Капкан тщеславия

«Тщеславие — мой самый любимый из грехов,
он так фундаментален.
Самолюбие – это естественный наркотик»Фильм Тейлора Хэкфорда
«Адвокат Дьявола»
(по одноимённому роману
ЭндрюНайдермана)

     Толстый темнокожий полицейский в форме сержанта еще раз осмотрел небольшое помещение. Столы, стулья, несколько компьютеров — ничего особенного.
Он полистал лежащие перед ним документы.
— Чем будет заниматься ваша фирма, мистер Пеллигрини? — спросил он, с трудом выговорив итальянскую фамилию.
— Компьютерные программы для защиты от вирусов, — на чистейшем английском, почти без акцента ответил Александро.
— О, защита — это хорошо! Эти вирусы прямо бедствие в последнее время, — улыбнулся полицейский. Он внимательно посмотрел на владельца будущей фирмы. Перед ним стоял среднего роста худощавый со смуглой кожей и непомерно большой головой человек лет тридцати.
«Головастик, — для себя окрестил его полицейский. — Ну и хорошо, — подумал он, — правительство приветствует иммиграцию умных и талантливых европейцев. Это арабов и мексиканцев в последнее время велено не пускать. А этот все-таки итальянец и по-английски хорошо говорит».
Сержант полиции достал из кармана небольшую круглую печать, подышал на нее и приложил на один из лежащих перед ним листков.
— Можете начинать работу, мистер Пеллигрини. Желаю удачи, — сказал он.
Полицейский не догадывался, что стоящий перед ним человек — никакой не итальянец. Настоящее имя этого человека — Амир Аббас.
Сюда, в Америку, в Силиконовую долину Амир переехал из Европы уже с новыми документами и именем. Итальянец не привлечет внимания спецслужб. Таких европейцев, мечтающих разбогатеть, ежегодно приезжает в Америку тысячи.
Арабское имя Амир в переводе означает «принц». Он действительно принадлежал к древнему благородному роду. Но его мир полностью уничтожен, некогда цветущий благодатный край разрушен, страна, где он родился, сегодня лежит в руинах. За последние годы мировые державы сбросили на его родину множество бомб и ракет, убили тысячи мирных жителей, в том числе и его родителей.
Амир получил очень хорошее образование. Он в совершенстве знал несколько европейских языков, кроме того, он с детства увлекался компьютерами. Свою первую игру он создал в десять лет, за три года экстерном закончил университет. Друзья и близкие называли его компьютерным гением.
И вот теперь он в Соединенных Штатах, в Силиконовой долине. Здесь мировой компьютерный мозг: самые продвинутые компьютеры, самые мощные и быстрые сети, а еще — огромные деньги. Но не деньги интересовали Амира. Деньги, конечно, нужны, но это только средство исполнения его мечты. А мечта у него одна — месть! Отомстить за смерть родителей, сделать то же, что сделали с его страной — взорвать, уничтожить в ядерном пламени весь этот так называемый цивилизованный мир.
Амир долго вынашивал свой план мести, ночами сидел в интернете, прочитал огромное количество специальной литературы. Он уже точно представлял, каким образом это можно сделать.
Его мощный суперкомпьютер одновременно создаст тысячи разных вирусных программ и запустит их в сеть министерства обороны. Уже через несколько секунд на мониторах систем слежения, связанных со спутниками и расположенных в Европе, в Японии, на Аляске, появятся светящиеся точки, показывающие, что противником произведен множественный пуск ракет наземного базирования. Одновременно спутники засекут пуск ракет с подводных лодок в Атлантическом и Тихом океанах.
Амир в своих мечтах часто видел, как возникнет и понесется по пунктам управления и контроля созданная им паника, как сотни дежурных в форме офицеров Соединенных Штатов схватятся за телефонные трубки, как вздрогнет холеное лицо министра обороны.
Он представлял, как бежит через поле для гольфа к президенту дежурный офицер с ядерным чемоданчиком. Амир сам не любил гольф, но он много раз в своей жизни наблюдал, как играют в эту элитную игру благополучные, самодовольные немецкие бюргеры. Для него это был символ ненавидимого им надменного цивилизованного мира. Он знал, что и американский президент обожает эту игру, поэтому очень хотел, чтобы именно на поле для гольфа страшное известие настигло проклятого убийцу сотен тысяч ни в чем не повинных людей. Он ясно представлял себе, как исказится от ужаса лицо президента. Но и это еще не все. Амир знал, что в последнее время ядерный чемоданчик оборудован специальным монитором, на который приходит информация со всех пунктов слежения. И только в том случае, если загорятся сразу все тревожные сигналы, президент сможет нажать красную кнопку. К этому времени уже должны гореть все индикаторы боевой тревоги, кроме одного, кроме тревожного сигнала с наземных пунктов слежения на территории самих Соединенных Штатов. Это последняя капля — информация о том, что первая ракета противника достигла страны, и её головная часть уже разделилась на отдельные боеголовки. Но и это предусмотрел гениальный мозг Амира. Еще несколько специально созданных вирусных программ создадут идеальную картинку ракетной атаки на экранах мониторов наземных систем слежения. Все будет рассчитано по минутам и секундам. Амир неоднократно моделировал ситуацию. По расчетам, у президента есть всего пять минут на принятие решения. Всего пять минут!
Если президент не нажмет на красную кнопку, то боеголовки приземлятся, уничтожат ядерный потенциал Америки, и будет поздно. Принимайте решение, мистер президент!
Ну а дальше все просто! На американский ядерный удар будет ответный удар русских. Три с половиной тысячи боеголовок, готовых к немедленному старту, с одной стороны, и примерно столько же с другой. Этого хватит, чтобы огромное радиоактивное облако накрыло всю планету. Наступит ядерная зима. У тех, кто выживет, начнутся страшные болезни и генные мутации, и они очень скоро позавидуют мертвым.
Военные аналитики называют это случайной ядерной войной, а для Аббаса это джихад, священная война. Высшая ее форма — враги сами уничтожат друг друга.
Амир не боялся смерти, он жаждал ее. Ведь там, в своем мусульманском раю, он встретится с родителями и сестрами. А еще с ним на небе в одно мгновение окажутся сотни миллионов душ других людей. Большая будет компания!
Создать с помощью вирусных программ картинки ракетной атаки на мониторах компьютеров не составляет труда, а вот проникнуть в закрытую сеть министерства обороны и обмануть многоярусные системы защиты — сложнейшая задача. Именно для этого и приехал в далекую Америку программист с итальянским паспортом Александро Пеллигрини.
Здесь, в Силиконовой долине, Амир создаст собственную фирму по разработке антивирусных программ. Рано или поздно он найдет тех, кто занимался программным обеспечением министерства обороны. Перекупит их за большие деньги. Из полученных знаний он по крупинкам сложит свою пирамиду и создаст компьютерные вирусы, способные осуществить его мечту. И тогда он начнет свое представление. По его расчетам, все продлится чуть более часа, это будет последнее шоу в истории человечества.
Совсем недавно мир пережил пандемию коронавируса. Многие считают, что этот вирус — дело рук человеческих, что он был создан в секретных военных лабораториях, а потом в результате небрежности или теракта вышел на свободу и пошел косить людей. Тогда погибли сотни тысяч человек. Но это все детские игрушки, от его вирусов мгновенно погибнут сотни миллионов.
Амир понимал, что выполнить его страшный план сложно, очень сложно, но возможно. Он же гений. А гению подвластно все.

     В то же время в самом центре Санкт-Петербурга, недалеко от здания Адмиралтейства, в уютном ресторанчике с необыкновенным названием «Добрая акула» Василий Иванович Акуленко заканчивал приготовление своего фирменного напитка — кваса на изюме и меде. Этот процесс он не доверял никому. Прошло более двадцати лет с тех пор, как он открыл этот маленький ресторанчик. Все было за это время в стране — и взлеты, и падения. Но его «Добрая акула» всегда оставалась на плаву. За большими деньгами Акуленко не гнался, цены не накручивал, а главное, любил свое дело и кормил гостей вкусно и сытно.
— Вас в зале спрашивают, — сказал официант, забирая с кухни очередной заказ.
— Сейчас подойду, — кивнул Акуленко, помешивая напиток в деревянной кадке. Квас пользовался особым спросом, и его ежедневно готовили несколько десятков литров.
Через несколько минут официанты с удивлением наблюдали, как сам гениальный шеф-повар, он же владелец ресторана, он же неустрашимый старший мичман и некогда лучший кок Северного флота, навытяжку стоял перед сидящим за столиком пожилым человеком среднего роста в обыкновенном штатском костюме.
— Здравия желаю, товарищ командир, — четко, по-военному, отрапортовал Акуленко.
— Да успокойся ты, Василий Иванович. Я уже давно не твой командир, — улыбнулся посетитель.
— Вы для меня навсегда мой командир, — тоже улыбнулся шеф-повар.
— А ты все вширь растешь, — произнес Александр Иванович Кузнецов, обнимая бывшего кока, а ныне просто своего доброго друга.
— За фигурой я слежу, — оправдывался Акуленко, — но чуть отвлекусь — она жует.
Бывший командир тяжелого ракетоносца «Акула» уже давно получил звание контр-адмирала, жил и работал в Москве, в Петербурге бывал редко, но когда приезжал, то обязательно заходил к Акуленко. Бывший кок, а ныне шеф-повар и хозяин маленького ресторана, выполненного в морском стиле, откладывал все дела и на несколько часов сам садился за стол со своим старым другом.
Василий Иванович снял с себя высокий поварской колпак и жестом подозвал администратора. Через несколько минут он вернулся к столу в белом парадном кителе старшего мичмана. Это означало, что его рабочий день закончился, и Василий Иванович из шеф-повара и директора ресторана превратился в гостеприимного хозяина.
А официанты уже суетились вокруг почетного гостя. На столе появились огурчики и помидорчики собственного посола, селедочка с дымящейся отварной картошкой, копченый угорь, малосольная семга и радужная форель, отварная осетрина, тарталетки с красной и черной икрой и еще много всего, с душой приготовленного и красиво уложенного на большие фарфоровые тарелки с вензелем ресторана. Ну и, конечно, кувшин с фирменным квасом и графинчик с запотевшей водочкой. В этом доме умели и любили вкусно готовить и с душой принимали своих гостей.
Когда стол уже был накрыт, в зале ресторана появился еще один посетитель в парадной форме капитана первого ранга.
— Так это же наш старпом — Олег Николаевич Старков, — воскликнул Кузнецов.
— Да, это я ему позвонил. Надеюсь, что ты будешь не против, — улыбнулся Акуленко.
— Конечно, нет! — воскликнул адмирал, обнимая старого друга.
Олег Старков давно вышел в отставку, отрастил роскошные усы, работал преподавателем и белую офицерскую форму надевал только по праздникам. Сегодня был именно такой день — праздник встречи старых друзей.
После третьей рюмки, когда закончились все семейные новости, Акуленко достал и положил на стол небольшую, красиво оформленную книгу.
— Ты наверняка помнишь нашу историю с Ген-Гением, — сказал он, обращаясь к Кузнецову.
— Конечно, помню, этот гениальный шизофреник тогда все четко просчитал и подготовил к пуску все 20 ракет на нашей подлодке. Но очень неожиданно у него скрутило живот, и это, похоже, и спасло мир от ядерной катастрофы.
— Вот гаденыш! — улыбнулся бывший кок. — А я-то думал, чего это он тогда в лазарет угодил. Неужели моим квасом отравился?
— Так это ты! — воскликнул Кузнецов. — Ты ему тогда в квас слабительного подсыпал!
— А нечего было мне хамить. Хамить и «Поцелуйчиком» обзывать, — улыбнулся Акуленко. Золотые зубы к тому времени Василий Иванович уже сменил на белые керамические, лицо с годами стало еще шире, и улыбка получалась у него особенно добрая.
— Так вот, мы с Олегом Николаевичем решили книгу об этом случае выпустить, — продолжил Акуленко. — Мой старинный приятель вышел на пенсию и начал писать книги. Он не подводник, но на атомной станции долго работал, на Чернобыле был, можно сказать, радиацию своими руками потрогал. Сложную жизнь прожил, но чувство юмора не потерял, пишет легко, весело, интересно. Вот я уговорил его книгу про тот наш поход на «Акуле» написать. Забавная получилась история — и весело, и серьезно. Несколько дней назад первую партию книг из типографии получили. Так, что ты как раз вовремя приехал, мы сегодня планировали устроить небольшую презентацию.
Тем временем посетителей в ресторане становилось все больше и больше. Многие из них лично знали Акуленко и уважительно подходили поздороваться. Некоторых хозяин приглашал присесть за свой столик, и вскоре за столом образовалась небольшая мужская компания. Официанты сдвинули столики и все подносили и подносили графинчики и закуски. В основном это были морские офицеры, настоящие и бывшие. Хотя бывших морских офицеров не бывает, это звание дается раз и навсегда.
Офицеры говорили короткие мужские тосты и поднимали хрустальные рюмки за дружбу, за российский флот, за боевых товарищей. На самом деле пили очень мало. Было видно, что собираются здесь не пьянки ради, а пообщаться, поговорить. Только один раз выпили до дна стоя, не чокаясь, когда кто-то предложил помянуть погибших на «Курске» подводников.
В самый разгар застолья Акуленко встал и попросил тишины в зале.
— Двадцать лет назад мир был на грани катастрофы. Многие из вас слышали про историю с сумасшедшим гением, которая произошла в 1996 году на подводной лодке «Акула». Сегодня я хочу представить вам книгу с очень необычным названием «Трепещи, Америка!». Эту книгу написал мой старинный друг. К сожалению, его нет сегодня в этом зале, но от его имени и от имени нашего ресторана я каждому посетителю дарю книгу. Обязательно найдите время и прочитайте.
Официанты разнесли по столикам книги и вручили всем посетителям ресторана.
Слово взял вице-адмирал Кузнецов. Он коротко пересказал историю с Ген-Гением и со смехом добавил, что именно Василий Иванович спас мир в тот злополучный день.
Офицеры подхватили тему. Оказалась, что таких или похожих историй много. То свихнувшийся лейтенант выпустил всю обойму из пистолета по ядерной боеголовке, то дежурному показалось, что им получен приказ о пуске, и он начал поочередно нажимать все красные кнопки на пульте и кричать: «Получи, Америка!» Один из офицеров почти слово в слово повторил и историю с Генри, которую Кузнецов уже слышал от академика Ступина.— Есть несколько известных случаев, когда мир был на грани катастрофы, но я недавно читал отчеты ФСБ и наткнулся еще на один, очень серьезный, который американцы тогда засекретили, — продолжал Кузнецов. — Несколько лет назад при президенте Буше-младшем американские системы слежения засекли в районе Вашингтона множественные объекты, быстро приближающиеся из космоса. А до этого как раз наши военные всех предупредили, что они ракету запустили на орбиту со спутниками. Американцы решили, что мы специально их обманули и в ракете не спутники, а боеголовки. Объявили боевую тревогу, активировали ядерный чемоданчик, Буша с совещания выдернули в соседний кабинет и открытый чемоданчик под нос подсунули, а министр обороны на прямом проводе про ракету и объекты докладывает. Буш ни черта понять не может. Благо, что пока он соображал, объекты исчезли. Оказалось, что это обломки китайского спутника, и они сгорели в верхних слоях атмосферы, а наша ракета здесь вообще ни при чем. Но паника была сильной. Буш на совещание так и не вернулся, и потом у него несколько дней руки тряслись. А через два дня Северная Корея, никого не предупредив, запустила ракету, а американский спутник ошибочно определил это как пуск с российской подводной лодки, и опять боевая тревога. Если бы эти события произошли одновременно, то Буш точно бы с перепуга нажал красную кнопку.
— Кстати, военные аналитики недавно посчитали, что в случае ядерной атаки для принятия решения об ответном ударе у президентов России и США остается не более пяти минут, — продолжал Кузнецов.
— Ничего себе, — вступил в разговор старпом, — представляешь, тебя ночью будят и говорят, что ракеты летят, и чемоданчик с кнопками под нос суют. А ты с похмелья или с женой поругался. И у тебя всего пять минут для принятия решения, от которого зависит жизнь всего человечества.
— Так наш же не пьет, и жены у него нет, — засмеялся его сосед.
— Так это наш, а американский? — не унимался старпом. — У него первая леди вон какая красотка. Есть у меня один знакомый адмирал, на молоденькой женился. Она быстро его до инсульта довела. Едва откачали. А ведь крепкий мужик был, флотом командовал. Нельзя одному человеку такое решение принимать. Там недоспал, тут понервничал. Президенты ведь тоже люди.
— Наша планета похожа на пороховую бочку с тысячами зажженных спичек, — сокрушенно сказал Акуленко. — Одно неловкое движение, и вся бочка взорвется. Так жить нельзя, надо что-то делать. Нам всем пока везет, но это только пока.
В это время к столику подошел экскурсовод, он сидел в ресторане с двумя немецкими туристами. Гид был знаком с Акуленко и иногда приводил богатых иностранных клиентов на ужин. Оформленный в морском стиле, с портретами российских адмиралов и фотографиями военных кораблей разных времен, ресторан очень нравился иностранцам.
— Мои туристы благодарят за подаренные книги, — сказал гид. — Я перевел им ваши слова, и они очень хотят лично познакомиться с человеком, который спас мир.
— Веди их к нам за столик, я их фирменным борщом угощу, — засмеялся Акуленко.
Гид перевел приглашение туристам и те согласно закивали головами. Официанты подвинули еще один столик, перенесли приборы, немцы пересели за стол хозяина. Им сразу налили штрафную, почти по полному фужеру водки, и принесли фирменного борща. Туристы ели борщ и весело смотрели на офицерскую компанию. Один из них — пожилой, с солидным пивным животом — немного понимал и даже пытался говорить по-русски, второй, молодой, совсем не знал языка.
— Вот вы с нами воевать хотите? — неожиданно наехал на немцев Старков.
Гид перевел.
— Найн, найн, — замотал головой пожилой немец. — Война это отчень плохо.
Он только что приехал из Петергофа, любовался великолепным парком и фонтанным комплексом и видел послевоенные фотографии — разрушенные дворцы и фонтаны, спиленные деревья. А еще ему рассказали про блокаду и сотни тысяч умерших от голода, но не сдавшихся жителей города.
— А зачем с американцами снюхались? — не унимался Старков.
— Зньюхалис. Что такое Зньюхалис? — спросил немец.
— Ну, значит, договорились, базы военные у себя разместили.
— Они нас защищают, — растерянно ответил немец.
— От кого — от нас, от русских?
— Найн, — замотал головой немец, — от Иран, Корея, от террорист.
— Так давайте мы вас будем защищать, — серьезно предложил старпом. — Вы знаете, какое у нас сейчас оружие есть? Самое лучшее в мире! А наш министр обороны — орел!
— Я-я-я, — кивал головой немец. Он не совсем понимал, что ему говорят, но в этот момент ему нравилось все: и борщ, и русская водка, и он не хотел перечить этому большому громогласному офицеру.
— У нас нефть есть и газ. А у вас оборудование. Машины. Я сам на Фольксвагене езжу. Хорошая машина. Вместе мы — сила.
— Я-я, — кивал головой немец. — Фольсваген — гут!
— Вот и я говорю, у вас гут и у нас гут, а вместе будет — вери гут.
— Я-я, — кивал турист. — Отчень-отчень гут.
— У нас императоры всегда на немках женились, — развивал свою мысль старпом. — Петр Первый взял немку в жены и был счастлив. А Екатерина Вторая вообще принцесса Цербер…, тьфу, ну эта, Цербстская. Кстати, лучшая в мировой истории императрица. Ни одна пушка в Европе не могла выстрелить без ее разрешения. Я вот что думаю. Надо нашему президенту принцессу у вас подыскать. Ему же одному тяжело. Он же президент великой державы. Представляешь, ответственность какая. А посоветоваться не с кем, и на жизнь пожаловаться некому. А что? Он у нас парень спортивный. Не пьет, не курит, и немецкий знает. Вот и породнимся, — громогласно подвел итог Старков и обнял немца за плечи.
Переводчик с хохотом перевел слова старпома.
— Я…Я…Я — кивали головами немцы, ошалевшие от такого неожиданного геополитического предложения.
— Только нам красивую надо, — продолжал Старков. — А то у нас в Эрмитаже есть портрет вашей принцессы. Какая-то Габсбургская. Носатая, тощая. Смотришь и думаешь — ну разве что обнять и плакать. Я знаю, что у вас в Германии красивые тоже есть, так вы там не жадничайте.
— Га-га-га, — захохотал пожилой, смешно тряся своим большим пивным животом.
— Обнат и плакат. Я-я. Обнат и плакат…
— Он согласен, самую красивую выберет, — махнул рукой уже подвыпивший гид.
— Вот и славно, — с улыбкой произнес старпом. — Свадьбу всем миром сыграем. На государственном уровне. А за вами и остальная Европа к нам потянется. Итальянцы, испанцы, греки всякие. Англия, конечно, против будет, они Россию не любят. Но в Лондоне уже на четверть наш народ. Бывшие олигархи давно домой просятся. Если надо, мы там быстро пятую колонну организуем. Вот и будем дружно единой Европой жить.
Он налил по полной рюмке и торжественно сказал:
— За союз между двумя великими странами, Россией и Германией. И пусть америкосы нам завидуют!
Через час под руководством усатого старпома Старкова немецкие туристы уже вместе с гидом пели «Катюшу». Пожилой немец старательно выводил каждое слово, молодой тоже открывал рот и улыбался.
— Хорошо поют, — улыбаясь, сказал командиру Акуленко. — Хорошие, видно, люди, а ведь Германия тоже член НАТО. Пора политикам как-то договариваться.
Увидев, что на них обратили внимание, туристы прекратили петь. Пивной немец достал большой толстый кошелек.
— Сколько надо денег? — спросил он на ломанном русском.
— Ничего не надо, — сказал Акуленко. — Вы гости. Рашен презент. Это вам не Америка. Это Россия!
Немец удивленно убрал кошелек.
Он встал и начал что-то быстро говорить по-немецки и вручать всем свои визитки.
— Вальтер. Вальтер Крюгер, а это мой сын — Генрих, — говорил он, походил к каждому и пожимал руку.
— В гости приглашает, говорит, что у него свой ресторан в Мюнхене, и если вы приедете, то там тоже ни за что платить не надо будет, — переводил экскурсовод.
Особенно долго немец тряс руку Акуленко. Он говорил, что он очень рад знакомству, что ему очень понравилось и угощение, и сам ресторан, и он обязательно должен приехать к нему в Мюнхен и научить его поваров готовить борщ.
— Борш, Борш — вери гуд, — повторял немец.
— Вот видите, если мы с ними по-хорошему, то и они по-хорошему. Теперь мы к ним в гости поедем. Пиво пить с сосисками.
Склянки больших напольных часов с большим золотым якорем на циферблате, стоящие в углу зала, пробили полночь. Закончился еще один день.
Уставшие официанты уже разнесли расписные чайники с чаем, пряники, вазочки с вареньем и с надеждой выглядывали из кухни в зал в ожидании окончания банкета. Немецкие туристы никак не могли расстаться с усатым старпомом и поочередно обнимались, сильно уважая друг друга.
Наконец-то все разошлись, и за столом остались трое друзей: командир, старпом и старший кок — Александр Кузнецов, Олег Старков и Василий Акуленко.
Старков вдруг достал и положил на стол толстую красную папку.
— В этой папке описание 67 чрезвычайных ситуаций с ядерным оружием, произошедших за последние годы. Несколько случаев получили широкую огласку, остальные не столь известны, хотя эта информация из открытых источников. С каждым годом таких случаев становится все больше и больше. У нас снова холодная война, а ракеты стали быстрее, террористов все больше, да и сумасшедших прибавилось.
— Мы ведь не зря книгу про Ген-Гения издали, — продолжил он. Тот случай у нас с Василием Ивановичем из головы много лет не выходит. Большое дело мы затеяли. Посоветоваться хотим. Мнение своего командира услышать.
Старков отпил чай из фарфоровой чашки и очень подробно рассказал Кузнецову о планах создать международный союз «Формула мира» и организовать сбор подписей под петициями.
— Если будет принято решение Советом Безопасности ООН, оно будет обязательно к исполнению всеми странами, — закончил Старков.
— Идея хорошая, очень хорошая, — серьезно сказал Кузнецов. — Когда-то давно я сам работал над программой раздельного хранения. Предполагалось одновременно нам и американцам снять с ракет боеголовки, сделать склады в сотне километров и установить в каждую радио датчик. Но эта программа так и осталась только на бумаге.
— Надо было тогда наши подводные монстры «Акулы» не резать, — вступил в разговор Акуленко. — Одну установить в Кремле, рядом с Царь-пушкой, а вторую — в Вашингтоне, перед Белым домом. Представляешь, штатовский президент просыпается утром, а у него перед окнами наша «Акула» высотой с девятиэтажный дом и 200 ядерных боеголовок в окно смотрят. И у нас в Кремле тоже бы задумались, глядишь, давно обо всем бы договорились!
— А на самом деле, что ты скажешь, командир? — уже серьезно спросил старпом.
Он знал, что Александр Кузнецов просто так ничего никогда говорить не будет.
— Слишком серьезное дело вы затеваете. Надо все очень хорошо обдумать. Одним нам, конечно, не справиться. Надо обратиться к серьезным политиками, а может, и дипломатам. В любом случае я с вами. Возьмете?
— Конечно, командир, — почти хором ответили друзья.
— А эту папку с 67 случаями мы пока придержим, а когда интерес появится, тогда и опубликуем, — закончил разговор Кузнецов.
Склянки больших напольных часов с золотым якорем на циферблате пробили два часа ночи.
Друзья решили немного прогуляться и вышли на Адмиралтейскую набережную. Был конец мая. Наконец-то пришли первые теплые дни, после промозглой питерской зимы природа ожила, покрылись свежей зеленью деревья, и город был особенно хорош. Белые ночи еще не наступили. Но дни стали длиннее, и в два часа ночи небо уже начинало светлеть. Красавица Нева не торопясь несла свои воды в вечность. Разведенные на ночь мосты в ярких огнях подсветки являли собой фантастическое зрелище. Десятки корабликов с туристами возвращались с ночной прогулки. Рядом с причалами группы иностранцев садились в поджидавшие их автобусы. Немцы, французы, китайцы… Сотни тысяч, миллионы туристов каждый год приезжают в Петербург со всех концов света и, восхищенные красотой этого великолепного города, увозят с собой частичку России, русского гостеприимства.
— Необыкновенный город. Москва тоже очень красивая, но другая — царская, а Санкт-Петербург — императорский, державный! Самый российский и самый красивый в мире! — сказал Кузнецов. — Вот только достался бы питерцам климат получше, лето подлиннее, хотя… эту мелочь ему можно простить, — улыбнулся он.
Акуленко внезапно вспомнил свой страшный сон про разрушенный от атомного взрыва город. Дымящиеся развалины, трупы людей, черное радиоактивное небо.
— Вы знаете, сегодня в ресторане за дальним столиком сидела небольшая мужская компания, и лицо одного человека мне показалось очень знакомым, — вдруг сказал Кузнецов. — Там, в суете, я не мог вспомнить кто это, а вот сейчас вспомнил. Он сам москвич, но часто бывает в Петербурге, меня с ним знакомили несколько лет назад. Это человек-легенда. Человек, который когда-то спас целый город. Эх, надо было с ним поговорить, о наших планах рассказать.
— Не переживай так, ему ведь тоже подарили книгу, там есть наши координаты, прочитает книгу и сам объявится, — успокоил его Олег Старков. — Такие люди не могут пройти мимо проблемы возможной ядерной катастрофы и обязательно придут к нам в союз. Тем более, если он когда-то сумел спасти целый город. Как его фамилия?
— Кажется Зубов. Да, точно, Илья Ильич Зубов.

На другом конце планеты в Соединенных Штатах Америки Амир Аббас включил один из компьютеров, чтобы подать объявление о наборе персонала в свою фирму. Он получил необходимое разрешение, а это еще один шаг к исполнению его страшной мечты.
Амир Аббас и подводники из России не знали и, возможно, никогда не узнают друг о друге, но их негласное противоборство началось. От того, кто выиграет в этой борьбе, зависит жизнь сотен миллионов людей, а может, и всего человечества.

А в небольшой гостинице на Грибоедовской набережной Илья Ильич Зубов уже собрал дорожную сумку. Его путешествие закончилось. Через два часа поезд в Москву, пора домой. В последнюю минуту он вспомнил о подаренной ему в ресторане книге с забавным названием «Трепещи, Америка!».
«Будет что почитать в поезде», — подумал он и положил ее в наружный карман сумки. Он и представить себе не мог, что эта небольшая книга вскоре полностью изменит его жизнь. Человеку, который когда-то спас город, предстояло спасти весь мир.

     Илья Зубов родился в очень красивом городе Черновцы на самом западе великой страны под названием Советский Союз. Не так давно закончилась страшная война. Как говорил про то время Михаил Жванецкий: «Жили мы так бедно, что, если бы не пиписка, играть было бы совершенно нечем». Но игрушки в детстве все-таки были. Одна из них запомнилась Илье навсегда. Это была деревянная пожарная машина, окрашенная в морковный цвет, с прибитой намертво лестницей. У машины все время отваливалось одно колесо, и мальчик, совершенно безнадежно, приклеивал его пластилином. Прибить колесо было некому, так как отца у него никогда не было. Не было, и все. В свидетельстве о рождении стоял прочерк, а в анкетах он всегда писал — «сведений об отце не имею». На его вопросы об отце мама всегда отвечала одно: «Я тебе и мать, и отец». И периодически подтверждала свои слова ремнем из грубой кожи. Про отца рассказала только через много лет, перед самой смертью, и то совсем немного, без имен и фамилий. Мама у Ильи вообще была человеком необычайно сильным и волевым, только это позволило ей самой выжить и вырастить, воспитать и выучить в те времена сына.
В жизни ей выпало испытать все самое страшное, что пережил великий и многострадальный русский народ за постреволюционный период. Родители — интеллигентная русская семья. Отец инженер-строитель, мать учительница в гимназии. До революции жили в Петербурге, отец имел старинные дворянские корни, и семья очень этим гордилась. Первая мировая война, а затем революция беспощадно разрушила жизнь всей страны. Известная строительная фирма, в которой работал инженер Александр Зубов, перестала существовать. В армию Зубова-старшего не призвали из-за слабого здоровья. К семнадцатому году в Питере наступил голод. Чтобы переждать смутное время, Александр Зубов вывез свою семью в деревню Родники Ивановской области, где у Зубовых было небольшое имение и земельный надел, дарованный его предку еще во времена Екатерины Великой. Гражданская война обошла имение стороной, но пришедшая в деревню новая Советская власть отобрала у Зубовых и дом, и землю. Дом отдали под сельсовет, землю крестьянам. В Сибирь не сослали только потому, что бывший инженер и его жена преподавали в местной школе и пользовалась огромным уважением в округе. Известия из революционного Петрограда не радовали. Бывшую большую квартиру Зубовых новая власть поделила на комнаты, поселив чужих людей, большинство друзей и знакомых бежали за границу.
До войны инженер Александр Зубов с семьей несколько месяцев жил в Париже и проходил там стажировку во французской строительной фирме. Сразу после революции жена уговаривала его уехать за границу, но Зубов-старший тогда наотрез отказался. Он не верил, что эта нелепая власть сохранится надолго. Он считал, — страна больна, и рано или поздно все это закончится.
— Родина — она как мать, ее не выбирают, — говорил он. — Я не могу бросить мать, когда она тяжело болеет.
Потом он, конечно, пожалел, что не уехал, но было поздно. Большевики плотно перекрыли границы.
Возвращаться в голодный Петроград было некуда и незачем. Семья жила в одной комнатке, которую выделил сельсовет. Но тут в Ивановскую область пришла индустриализация. Новая власть затеяла строить в Родниках большой ткацкий комбинат. Инженера-строителя, несмотря на его дворянское прошлое, пригласили на работу. Прошлое прошлым, а специалистов остро не хватало. Деревня быстро преобразовалась в поселок городского типа. Зубов старший плохо работать не умел и очень быстро стал главным инженером стройки, а потом и директором нового комбината. Директору выделили просторную квартиру в новом доме. В семье Зубовых росло двое детей, дочь и сын. Дочь Галина, будущая мама Ильи, с отличием окончила школу и поступила в институт, но тут на нее нагрянула большая любовь и она вышла замуж за молодого веселого и очень перспективного инженера того же ткацкого комбината. Через год у молодых родилась дочка. Казалось, все страшное уже позади. Но в тридцать восьмом году на комбинате случился пожар. Сгорел один из цехов и склад готовой продукции. При пожаре погиб муж Галины. Через несколько дней ночью люди в погонах навсегда забрали старшего Зубова, а еще через неделю и его жену. Их обвинили в подрывной деятельности, создании троцкистской группы и еще в чем-то совсем нелепом и страшном. Всеми любимая Галочка Зубова, умница и красавица, в одно мгновение овдовела и превратилась в дочь врагов народа с грудным ребенком на руках. Про институт пришлось забыть, и Галя устроилась работать простой ткачихой на комбинат.
Потом война, младшего брата в первые дни войны призвали в армию, и уже через несколько месяцев семья получила короткое, но очень страшное извещение — пропал без вести. Только через много лет стало известно, что он погиб в страшном котле под Вязьмой, где из-за глупости генералов и тупого упорства Сталина полегло или попало в плен сразу почти миллион человек.
Если на фронте стреляли и убивали, то в тылу работали на износ и часто голодали. Работающим на комбинате скудный продуктовый паек выдавали по карточкам. Но маленькая дочка сильно и беспрерывно болела, и Галя почти не работала, а значит, и прав на паек у нее не было. Помогал друг мужа. Он работал мастером на местном мукомольном заводе. На выходе с завода всех работающих тщательно обыскивали, но он приноровился выносить немного муки в сапогах. Из этой муки Галя делала лепешки и ими кормила дочку. Кто заложил «несуна», осталось неизвестным, но однажды на проходной охрана потребовала снять сапоги. За триста грамм муки по законам военного времени «расхититель и враг народа» получил десять лет лагерей. По просьбе осужденного лагерь заменили на штрафбат. Извещение о гибели пришло уже через два месяца. В маленькой серой бумажке даже не было дежурной фразы — «пал смертью храбрых», просто — «убит в боях», и все. Друзья и соседи, как могли, поддерживали мать-одиночку, но маленькая дочь все-таки умерла от тяжелой пневмонии. Жизнь била и ломала нещадно.В послевоенные годы вождь всех народов решил устроить очередное переселение этих самых народов. Несколько сотен незамужних ткачих, числе которых оказалась и Галя, в один день собрали с вещами на вокзале, затолкали в вагоны-теплушки и увезли из Ивановской области на новое место жительства. Провожали всем городком, с бабьим ревом и причитаниями. Все были убеждены, что впереди Сибирь, но привезли их в Западную Украину, в очень красивый и теплый город — Черновцы. Город был построен еще во времена Австро-Венгерской империи. После первой мировой образовалось государство Румыния, и в этом тихом курортном городе с прекрасным климатом стала жить румынская знать. Перед самой войной Сталин заявил, что Черновцы, как и вся Буковина, совсем не Румыния, а часть Украины, и ввел танки. Румыны бежали, их уютные квартиры и дома заняли советские начальники и военные. Местное население новую советскую власть не любило. Самых «упрямых» ссылали в Сибирь. Чтобы заполнить вакуум, решено было создать в этом тихом городе новое ткацкое производство. Из Германии завезли трофейное оборудование, а из далекой Ивановской области одиноких ткачих.
На фоне голодной послевоенной России Западная Украина в то время была просто раем земным. Война не тронула город. Местные крестьяне исправно продолжали снабжать горожан продуктами. И климат лучше, и цены много ниже, чем в России. Ткачих поселили в общежитиях, они обжились и быстро привыкли к этим благодатным краям.
Жизнь есть жизнь. Влюбилась одинокая, все еще красивая женщина Галина в кадрового офицера-летчика, который потерял всю семью во время войны. И он в нее влюбился. Пожениться бы им, да и жить счастливо, но клеймо дочери врагов народа из анкеты не сотрешь. Сдрейфил офицер, — на войне ничего не боялся, смерти не раз в лицо смотрел, а тут сдрейфил. На карьеру военную свое счастье поменял.
— Не могу я на тебе жениться, меня ведь из армии сразу попрут, а я без неба жить не могу, я больше ничего не умею, — говорил он своей любимой.
Военная служба — дело подневольное. Подняли однажды по тревоге полк и вместе с техникой перекинули на другое место службы, защищать рубежи Советской Родины. То, что она беременна, Галина узнала только после его отъезда. Узнала и от будущего отца скрыла. Не хотела ему военную карьеру портить, да и трусость не простила, за измену посчитала. Такой уж у нее был характер. Однако не дрогнула, не испугалась будущих трудностей, не побежала к бабкам на аборт. Родила, как в таких случаях говорится, «для себя». В чужом городе, без постоянного жилья, с клеймом дочери врагов народа стать матерью-одиночкой, не побоявшейся злобных сплетен про «нагулянного ребенка», — великий подвиг. Нарекла мальчика Ильей в честь первого и единственного мужа, и отчество дала — Ильич. Фамилию она еще раньше на свою прежнюю девичью сменила, так и появился Илья Ильич Зубов. В общежитии жить с маленьким ребенком запрещали, возвращаться обратно в Родники мама Ильи не хотела и не могла, слишком тяжелыми были воспоминания. Сняла угол, отдала ребенка в ясли. А еще через полтора года вернулась из Сибири ее мать. Долгие годы заключения по политической статье не сломили эту мужественную женщину, а только закалили ее характер. Еще в лагере потомственная цыганка нагадала ей, что у нее родится внук:
«У него будет очень сложная жизнь, но он обязательно станет великим человеком. Я не знаю кем, — может, политиком или ученым, а может, писателем, но он сможет изменить к лучшему жизнь многих людей, может, даже всей нашей страны».
Тогда бабушка не поверила цыганке, но, когда родился Илья, она часто вспоминала эти слова. Она была убеждена, что Господь не зря дал семье столько испытаний, он воспитывал силу духа, и ее единственного внука ожидает особенное предназначение. Он действительно должен изменить жизнь нашей многострадальной Родины. После переезда в Черновцы в ее жизни появилась новая, большая цель.
Все втроем они жили в пятнадцатиметровой комнате в коммунальной квартире. Комнату разделили занавеской. Из детства Илюше Зубову запомнилась все та же пожарная машина с оторванным колесом, убогая общественная баня, куда его по субботам водила мама, и еще белые булки с вареной колбасой. Тогдашний правитель Советского Союза Никита Хрущев устроил очередной эксперимент в несчастной стране. Пшеницу на полях повсеместно заменяли кукурузой. Обыкновенный белый хлеб стал жутким дефицитом. За городскими булками выстраивались многочасовые очереди. Продавали по две штуки в одни руки, в очередях стояли целыми семьями. Еще теплая, прямо с завода, белая булка с докторской колбасой тогда казалась вершиной «гастрономического счастья». Спустя много лет Зубов, наплевав на все диеты, иногда покупал себе белый батон и кусок вареной колбасы. А при покупке очередной мудреной игрушки для внуков всегда вспоминал ту самую деревянную пожарную машину морковного цвета с оторванным колесом…
Мама много работала, уходила очень рано, приходила поздно вечером. Воспитателем Ильи, учителем и наставником стала бабушка — высокая, сухощавая, с гордой особенной осанкой.
— Помни, ты Зубов, — часто говорила бабушка. — Илья, ты остался единственным мужчиной в нашей семье, у тебя в жизни особое предназначение. Будь гордым и лучшим из лучших, а для этого надо хорошо учиться, не просто хорошо, а лучше всех.
Бабушка сама занималась с Ильей после школы, и он действительно был лучшим. В школе преподавали английский язык, а бабушка кроме этого заставила Илью изучать французский, которым сама владела в совершенстве.
— Интеллигентный русский человек должен обязательно знать не менее двух иностранных языков, — говорила она.
Бабушка до революции с мужем побывала во Франции, в Париже. Эта поездка произвела на нее неизгладимое впечатление. Она в красках описывала внуку прекрасную страну и самый красивый город мира.
— Почему вы после революции не уехали с дедушкой в Париж, как и многие из ваших знакомых? — спрашивал, став постарше, Илья.
— Я хотела, очень хотела, — отвечала бабушка. — Но мой муж, твой дед, сказал, что Родину, как и мать, не выбирают. Уехать, бросить мать, когда она болеет — это предательство. Зубовы еще при Петре Первом России верно служили. Великая Екатерина даровала роду дворянство и      поместье. Твой дед был истинный патриот, он верил, что Россия скоро выздоровеет, но ошибся, страшно ошибся. Коммунисты — они не лучше фашистов, фашисты уничтожали чужих, а коммунисты и чужих, и своих.
— А что, все коммунисты плохие? — спрашивал маленький Илья.
— Нет, конечно, — говорила бабушка. — По лагерям я много разных людей повидала. Простые коммунисты — они честные и даже очень хорошие, они за народ, а вот те, которые начальники, особенно на самом верху — истинные душегубы. Для них жизнь человеческая — ничто.
При этом всегда добавляла:
— Только ты никогда никому это не говори — они все слышат, у них везде есть уши. Научись в жизни двум вещам — думать и молчать. Это сейчас нас с дедом реабилитировали, но ведь до сих пор живы те, кто доносил. И многие из них в высоких кабинетах пребывают. Знаешь, была в лагере такая присказка: «Купи замок — он пригодится, им будешь ротик закрывать». Думать и молчать, а рот всегда на замке — это самое главное.
Учился Илья хорошо, при этом особых усилий к учебе не прикладывал. Просто все давалось ему легко.
— Гены пальцем не сотрешь, — удовлетворенно говорила бабушка, разглядывая очередную пятерку в дневнике.
Но горделивого отличника в классе не любили. Кроме того, то, что у него не было отца, в то время считалось зазорным. Мир детей жестокий, на обидные слова быстрый. Илья рос высоким мальчишкой, но очень худым. Дразнили его в классе по-разному, и «сопля», и «жердяк», и даже «подкидыш». Ему часто приходилось разбираться с обидчиками кулаками, но в драках он почти всегда проигрывал.
Однажды он подрался с таким же полусиротой Колькой Чертовым по кличке Черт. Колька был на год старше и считался первым драчуном в школе. В этой драке Черт хладнокровно избил Зубова. Наставил пару синяков и сломал передний зуб.
Дома бабушка не ругалась, а тихонько выспросила у внука, кто и за что его так отделал. Через два дня, вернувшись из школы, он застал дома необыкновенную картину. Его любимая бабушка мирно поила чаем с вареньем его главного врага Кольку Черта, кормила пирожками и рассказывала ему про Париж. Пацан зачаровано слушал с набитым ртом и широко открытыми глазами.
— Вам надо помириться, — сказала мудрая бабушка. — Так уж жизнь сложилась, что у вас нет отцов и некому заступиться. Надо быть вместе. Только вместе вы сила.
Илья и Колька Черт подружились. В подвале дома мальчишки устроили небольшой спортивный зал, куда притащили две чугунные гири, установили перекладину и повесили боксерскую грушу — мешок из-под картошки, набитый песком.
— В драке бей первым, — учил Колька. — От первого удара зависит все. Бей не рукой, в удар все тело вложи, как пружина разжимается. А потом не давай опомниться. Бей ногами, головой, руками — пока пощады не запросит или не упадет, но лежачего уже бить нельзя — западло это.
Во время обучения Черт Илью не щадил. В поединках бил по-настоящему, до первой крови.
— Тебя в жизни никто жалеть не будет, и ты никого не жалей, — говорил Колька. — Всегда смотри противнику в глаза, и ты поймешь — когда и куда он будет бить. Глаза, они как зеркало. По глазам узнаешь все.
Уроки в подвале пошли на пользу. Илья подкачался на гирях и научился драться, теперь он всегда бил первым. Синяки проходили — характер формировался. Крепкий, жесткий, как у матери и бабушки. Обидные клички прекратились. Теперь он был не только самым умным в классе, но и самым сильным.
Бабушка умерла тихо и неожиданно, когда Илья учился в седьмом классе. Оказалось, что у нее уже давно развивался рак. Бабушка терпела боль, не подавала вида, чтобы не причинить хлопот и страданий окружающим.
От нее Илье достались любовь к французскому языку, стремление везде быть первым и уверенность, что у него особенное предназначение в этом мире.
После смерти бабушки в семье наступили тяжелые времена. Зубовы и так жили бедно, а без пенсии бабушки стало совсем плохо. Мама уже не работала на ткацкой фабрике. Врачи нашли у нее болезнь легких и посоветовали сменить работу. В швейном ателье, куда она устроилась закройщицей, платили очень мало.
От этого времени в памяти у Ильи остались сырая холодная комната в коммуналке с печным отоплением, железная кровать с панцирной сеткой и ножная швейная машинка, на которой мама вечерами «шила на людей», стараясь хоть как-то залатать постоянные дыры в скудном семейном бюджете. Шила с задернутыми наглухо шторами. Боялась, что кто-нибудь «заложит» и ее оштрафуют или, того хуже, посадят в тюрьму. Ведь в те времена любой приработок считался преступлением и карался по всей строгости социалистических законов. Ее целью в жизни был сын и она пыталась сделать так, чтобы ему не было стыдно за свою бедность и безотцовщину перед ровесниками.
Илья хотел бросить школу после восьмого класса, но мама запретила ему даже думать об этом, правда, на каникулах она разрешила пойти на работу, и он два года подряд летом работал помощником наладчика на ткацкой фабрике. Там, в шумном цехе, среди пота и пыли, Илья получил свои первые уроки взрослой жизни и навсегда понял, что никто ему ничего не должен. Он твердо решил, что добьется всего сам.
Юношество закончилось вместе с аттестатом. Илья, по настоянию мамы, поехал поступать в институт на Урал, в далекий город Свердловск. Там жил старинный друг семьи Зубовых, давний бабушкин ученик, который стал настоящим профессором. Он обещал помочь с поступлением и потом присматривать за студентом. Мама мечтала, что сын выучится и станет «большим человеком». Она тоже, как и бабушка, верила в предсказания той самой гадалки.
Старинный друг семьи оказался ученым-атомщиком. Это в последние годы он начал преподавать в институте, а раньше работал с самим Курчатовым. Профессор много и интересно рассказывал юноше про атомную физику, про создание атомного оружия в Советском Союзе.
«После взрыва первой атомной бомбы Берия расцеловал Курчатова на глазах у всех, а потом чуть в лагерь не отправил, — рассказывал профессор. — Все дело в том, что Игорь Васильевич через несколько лет возглавил группу советских ученых, которые активно выступали за полный запрет ядерного оружия, а Берии это не нравилось. На защиту ученого встал сам Сталин, и тогда Берия устроил Курчатову травлю. Великий ученый умер, когда ему исполнилось всего 58 лет. А ведь он и к строительству первых блоков атомных электростанций причастен.
Ядерная реакция — это практически неиссякаемый источник энергии. При этом нет дыма, нет открытого огня. Мы не сжигаем кислород и не загрязняем воздух. Атом может стать светлым ангелом для человечества. Но, с другой стороны, атомная реакция — это огромная страшная сила. Ядерная война может уничтожить все человечество и превратить землю в радиоактивную пустыню. Светлый ангел может превратиться в страшного дьявола».
В Свердловске Илья поступил в Уральский политехнический институт на факультет атомных станций и полюбил это дело на всю жизнь. Он жил в общежитии, но часто приходил домой к профессору. Вечерами они вместе пили чай, играли в шахматы и говорили о ядерной энергетике. В семье было две дочери и как-то незаметно все стали считать, что Илья влюблен в младшую из них. Свадьбу сыграли, когда он окончил третий курс. Нельзя сказать, чтобы Зубов был сильно влюблен, но стать членом семьи профессора, будущего академика, для него было престижно, кроме того, что греха таить, тесть, несомненно, мог стать локомотивом в его будущей карьере.
«Только не иди в науку, — говорил профессор. — Ты не представляешь, сколько там грязи, подлости, чванства. Они затравили Курчатова, и не его одного. Иди работать на производство, на атомную станцию. Ты парень очень умный и амбициозный, а там сделать карьеру гораздо проще и быстрее».
Вскоре профессор действительно стал академиком, но через месяц получил инфаркт и умер. Он дожил всего до 56 лет.
«Это зависть, они сожрали его, довели до инфаркта», — говорила осиротевшая дочь о коллегах отца.
Надежда на «локомотив» умерла вместе с тестем, но Илья верил в свои силы. Он всего добьется сам. Институт Зубов закончил с красным дипломом. Была возможность остаться на кафедре при институте, но он отказался и пошел работать на одну из первых в стране Белоярскую атомную электростанцию, построенную недалеко от Свердловска.
Станция носила имя Игоря Курчатова. На фасаде здания строители установили барельеф великого ученого, вылитый из чугуна на одном из уральских заводов, и надпись большими красивыми буквами: «Я счастлив, что родился в России и посвятил свою жизнь атомной науке Страны Советов».
Молодой, энергичный, тщеславный, с красным дипломом в кармане, Зубов всегда и везде стремился быть первым, лучшим из лучших. Меньше, чем директором станции, свое ближайшее будущее не видел, а дальше — Москва, министерство. Впереди карьерная лестница, и он жаждал пройти по ней на самый верх. Илья часто вспоминал слова бабушки:
— У тебя особое предназначение. Всегда ставь себе только достойные цели и иди вперед. Ты должен стать великим человеком и изменить к лучшему жизнь людей в нашей несчастной стране.

     Одну из первых в мире Белоярскую атомную станцию построили всего в пятидесяти километрах от Свердловска. Город атомщиков имел красивое русское название — Заречный. Он не был закрытым, как многие уральские города с предприятиями, работающими на оборонку, не было колючей проволоки и пропускного режима. Строили его вместе со станцией по специальному проекту. Красивые широкие улицы, аккуратные домики. Большой дом культуры с киноконцертным залом, стадион, теннисные корты и даже свой бассейн. Рядом лес с вековыми корабельными соснами, огромное красивое водохранилище. Кроме того, улучшенное снабжение продуктами и товарами, что в период всеобщего дефицита было очень важно.
«Образцовый уголок улучшенного социализма» — так иногда называли его жители.
Станцию построили приметно в трех километрах от города. Если погода была хорошая, Зубов ходил на работу пешком. Ему нравилось дышать свежим лесным воздухом.
Атомная электрическая станция — многоэтажный дом, заполненный сложнейшим оборудованием. Молодому специалисту сразу сказали — забудь те мудреные формулы, которым тебя учили в институте, здесь другая жизнь — бетонные боксы с тяжелеными стальными дверями и желтыми знаками радиационной безопасности, шумные трубопроводы, огромные насосы, турбины, кроме того, тысячи датчиков, приборов, реле защит и еще много всякого умного железа. Путь наверх по карьерной лестнице оказался сложным и тернистым. На всех атомных станциях для того, чтобы занять первую ступеньку — место инженера-оператора на блочном щите управления, молодому специалисту необходимо пройти стажировку. Это как своеобразная ординатура для медиков. Обычно на подготовку требуется полтора-два года обучения и самостоятельной работы на различных рабочих должностях. Сотни инструкций, несколько десятков экзаменов. Причем, не таких, как в институте. Все гораздо серьезнее, подсказок нет, списать невозможно. Каждый экзамен принимает комиссия из трех, а иногда и из пяти человек. Кроме того, оперативный персонал — это своеобразная элита среди работников станции. Безответственных, тупиц и лоботрясов здесь нет. Любая аварийная или просто внештатная ситуация — сильный стресс. Многие не выдерживают, переходят на работу в многочисленные отделы, часто там находят свое место и вполне благополучно дальше работают. Но, если ты оказался «крепким орешком», и успешно сдал все экзамены, то дальнейшее продвижение по карьерной лестнице обеспечено.
Перед тем, как стать инженером-оператором и перейти работать на блочный щит управления, надо своими руками каждую задвижку покрутить, реакторное отделение освоить, машинистом турбины поработать, а, главное, с рабочим классом подружиться, пройти своеобразную «проверку на вшивость». Рабочий класс в вахтах на атомных станциях — народ особый. У всех среднее техническое образование, многие прошли службу на атомных подводных лодках. Палец им в рот не клади — руку откусят по локоть. Не то, чтоб народ злой — скорее наоборот, просто работа такая, ответственность обязывает.
Молодого специалиста с красным дипломом Зубова рабочие в вахте приняли доброжелательно, но с долей иронии. Стажер, он и есть стажер, таких через вахты проходит десятки, а работать остаются единицы.
Вахты на станции работают по графику — три дня подряд, а затем два выходных. Свободного времени много. Большинство увлекается рыбалкой или охотой. Охотники частенько подтрунивают над рыбаками, рыбаки над охотниками и все вместе над стажерами.
— Вот есть такая рыба — сом, — многозначительно говорил стажерам дежурный дозиметрист — один из главных рыбаков в вахте. Назовите мне три главных отличия сома от стажера.
— Ну, вы же сами сказали, что сом — рыба, а стажер — человек, — отвечал Илья.
— Правильно, соображаешь, а еще?
— Ну, сом в воде живет, а мы на земле.
— Правильно, молодец, а еще?
— Мясо белое … Кожа темная…Усы длинные.
— Нее, это все мелочь. Третье и самое главное отличие в том, что сом никогда не скажет глупость, так как он есть рыба, — многозначительно, под хохот окружающих, говорил дозиметрист.
Вслед за рыбаками в игру вступали охотники:
— Вот ты не охотник и ружья у тебя нет, скоро сезон откроют, а как зайца в лесу будешь добывать? — начинал игру заядлый охотник старший машинист турбины.
Продолжал обычно розыгрыш его друг, тоже охотник.
— А ведь существует старый охотничий способ. Есть у нас заячья поляна, там капуста лесная растет и зайцев немерено. Копаешь на полянке яму, закрываешь сверху тонкими палками, травой или капустными листьями. Сам садишься в яму и ждешь, Косой к траве прыг, палки хрясть, и он в яме. Тут, главное, его одной рукой за уши схватить, а другой за яйца. Заяц, когда его за яйца хватаешь, сразу засыпает, такова его заячья слабость.
При этом все остальные молчат и на стажера смотрят. Он, как и задумано, все переварил и проанализировал:
— Заяц понятно, а если волк попадется или кабан, что тогда делать?
— Молодец! — восклицает охотник. — Вот что значит высшее образование, аналитически мыслишь. Если волк или кабан, стажер, тогда крути яйца себе. Они тебе больше не понадобятся, — гогочет он вместе с остальными.
Конечно, подобные розыгрыши не очень нравились гордому Зубову, но он не подавал вида и упорно учился, выспрашивая все тонкости профессии у тех же рабочих. Он понимал, что без этих знаний ему не обойтись.
Приколы и розыгрыши в вахтах — это своеобразная проверка на сообразительность и чувство юмора. Если стажер обижался, то на оперативной работе он не приживется.
«На сердитых воду возят, а у нас насосы воду качают, значит, нам сердитые не нужны», — шутили в вахте.
Зубов на охоту и рыбалку вместе со всеми не ходил. Считал это пустым времяпровождением. Все выходные пропадал на станции. У него была большая цель. Атомная станция — это только ступенька, дальше Москва, министерство. Однако его гордая натура требовала своеобразной мести.
Через несколько месяцев вместе с напарником, тоже молодым специалистом, он разработал целый план, как насмешников разыграть. Начал он с рыбаков. Дорога из города на стацию проходила мимо озера. Озеро летом подсыхало. Возле дороги в низинах оставались огромные лужи. Лужи зарастали травой и в них весело квакали лягушки. Однажды возле одной из таких луж появились два рыбака в длинных рыбацких плащах с удочками. Рыбаки на виду у проходящих мимо автобусов из луж удочки с большими рыбинами выдергивали и около каждого по сетке с солидным уловом. Невероятное зрелище не осталось незамеченным. И часа не прошло, как из города на машинах, мотоциклах и просто пешком потянулись рыбаки, кое-кто даже с сетями и бреднями. Действительно, что в луже удочкой ловить, пропустил водичку через сеть и все дела. Странных рыбаков в плащах на берегу уже не было, а сидели они в кустах, откуда и фотографировали этот цирк профессиональным фотоаппаратом. Рыбу свою они заранее купили в магазине, в сетки разложили и на крючки повесили. Незадачливые вновь прибывшие рыбаки бороздили лужи на виду у проезжающих мимо автобусов с работниками станции, но кроме охреневших от ужаса лягушек ничего, конечно, не выловили. Фотографии потом появились на доске объявлений АЭС с надписью: «Их разыскивают за браконьерство!». Правда, долго они там не провисели, горе-рыбаки и поободрали — на память.
Историю эту со смехом в красках пересказывали во всех вахтах. Особенно ехидничали охотники. Но Зубов понимал, что рыбаки затаили на него определенную обиду, необходимо было сравнять счет.
Заячья поляна на самом деле существовала, и зайцы там водились. Именно здесь традиционно открывали сезон местные охотники. Собирались обычно накануне вечером, сидели ночью у костра, байки травили, выпивали, конечно, и ждали рассвета. На рассвете на поляну выходили зайцы на капусту. Охотники встречали их праздничным салютом. Обычно к утру охотники так «разогревались», что попасть в зайцев шансов не было никаких, но это и не важно. Праздник открытия охоты состоялся!
Вот Зубов и придумал: поймать несколько кошек, напялить на них кроличьи шкурки и надеть на шею колокольчики. Но не просто выпустить, а посадить на единственное дерево, которое росло посередине поляны. Был, конечно, риск, что охотники подстрелят бедных животин, но риск минимальный. Зайцы на дереве с колокольчиками — это высший пилотаж для будущих охотничьих рассказов.
Кроличьи шкурки купили на рынке. Целый вечер Зубов потратил на то, чтобы пришить к ним широкие резинки от старых подтяжек. Пойманные в подъезде кошки сильно кусались и царапались, не желая превращаться в зайцев, но упорство стажеров взяло вверх. Три пойманные и наряженные кошки были доставлены ночью к дереву на заячьей поляне. Из трех одна сразу спрыгнула с дерева и исчезла в кустах. Но две, спасаясь, забрались еще выше и там затаились. Чтобы кошки не сбежали раньше времени, ветки дерева обрызгали раствором с валерьянкой из детского водяного ружья, а на ствол внизу вылили пузырек нашатырного спирта.
Что произошло потом, Зубов узнал из охотничьих рассказов. Звенящие колокольчиками и весело мяукающие зайцы на деревьях произвели неизгладимое впечатление на сильно выпивших охотников. Кошек потом с дерева сняли, а новый «прикол» долго со смехом обсуждали на всей станции. Особенно зубоскалили рыбаки. Несколько дней Зубов ходил героем и принимал поздравления. Даже директор станции, как-то встретив его на территории, сказал:
— Слышал, слышал про твои приколы. Молодец, здорово придумал!
Зубов добился своей цели — отплатил обидчикам их же монетой, но главное было в другом — его приняли в вахте за равного, его заметили, о нем заговорили!
Работа в вахте на атомной станции особенная. Когда все оборудование работает нормально, то делать кроме регламентных работ персоналу особенно нечего. Оперативники повторяют инструкции, гоняют чаи и травят байки. Но внутреннее напряжение при этом очень сильное. Человек всегда готов к немедленным мгновенным действиям по устранению возможной аварии.
Как-то дежурный инженер-электрик проводил плановую проверку работы аварийного освещения и забыл предупредить операторов. На блочном щите на несколько секунд погас основной свет и сработала аварийная сигнализация. Реакция была мгновенной. Начальник смены бегом прибежал на блочный щит. Инженеры-операторы вскочили с мест, и каждый четко докладывал начальнику о работе подведомственного оборудования. Когда все выяснилось, незадачливого электрика чуть не побили и долго вспоминали ему эту ошибку. Это состояние готовности немедленно начать действовать и использовал Зубов в своем новом розыгрыше. Через три года работы на станции ему выдели однокомнатную квартиру в новом доме. Праздновать новоселье по традиции пришла почти вся вахта. Грузовую машину в таких случаях выделяла станция, а роль грузчиков выполняли сами оперативники. После переезда на новой квартире из картонных коробок организовали один длинный стол. С закуской в те времена уже стало плохо, колбаса в магазинах по талонам по килограмму на человека в месяц, но водку продавали без ограничений. Зубов не поскупился и взял по бутылке на брата. В разгар веселья, когда застолье уже перешло в стадию «Ты меня уважаешь? Не-е-е, я тобой горжусь!», Зубов включил хитроумное устройство, заранее смонтированное в туалете. Примерно через минуту после начала посещения электронное реле вырубало свет и спрятанный портативный магнитофон громовым голосом говорил: «Внимание — авария на блоке! Внимание — обесточение станции!». При этом электронным замком на несколько секунд блокировалась дверь в туалете. Эффект превзошел все ожидания. Посетители выскакивали с круглыми глазами, забыв застегнуть штаны и готовые к немедленной ликвидации аварии. В коридоре их уже встречали громовым хохотом несколько человек, посвященных в идею розыгрыша. Шутка закончилась, когда один из машинистов турбины, здоровенный увалень, одним ударом вынес дверь вместе с замком. К этому времени его, с хохотом, в коридоре встречала уже почти вся вахта. Дверь тут же установили на место, но шутку еще долго со смехом обсуждали за столом.
То, что молодой инженер-оператор устроил в своей квартире противоаварийную тренировку своей вахте, со смехом рассказывали на всей станции, и это, безусловно, стало еще одним плюсом в его трудовой биографии.
— Хорошо, что ты им еще в водку слабительного не подсыпал, чтобы почаще бегали, а то загадили бы тебе весь коридор, — смеясь, сказал ему при встрече директор, крепко пожимая руку.
Шутки шутками, но главное — заработать авторитет на работе. Обычно путь по карьерной лестнице до начальника смены станции занимает не менее двенадцати лет. Это очень серьезная и уважаемая должность, она требует знаний всех систем сложного производства. По сути, начальник смены — это ночной директор, так как именно ему приходится брать на себя ответственность и самостоятельно принимать решения при отсутствии высшего руководства АЭС. Илья прошел этот путь всего за шесть лет. Он сдал все необходимые экзамены, а их оказалось больше сотни, и стал ждать. Зубову повезло. Неожиданно освободилось место в другой вахте. Времени на подготовку «родного начальника» не было, и директор предложил эту должность Зубову. Работники вахты приняли нового, к тому же очень молодого начальника крайне настороженно. Между собой поговаривали, что молодой парень делает карьеру и обязательно будет «права качать». Зубов понимал, что без взаимопонимания и доверия работать в вахте невозможно. Необходимо было как-то заслужить авторитет и «стать своим».
В каждой вахте работают два машиниста турбины. Когда блок стабильно работает, двоим в машинном зале делать нечего, одного достаточно. Второй нужен только при пуске турбин или при аварийной ситуации. Вот в ночные смены приноровились машинисты в этой вахте спать по очереди. Нашли комнату, где днем на свои совещания собирались ремонтники, сдвинули столы, застелили их ватниками и устроили там лежбище. Один спит, другой в комнате для персонала дежурит. Если авария или начальство с обходом, то всегда партнера разбудить можно. Потом меняются. А спать и даже дремать на атомной станции категорически запрещалось. Другим членам вахты это, конечно, не нравилось, но машинисты работали на станции давно, пользовались авторитетом, и этот ночной сон вошел в традицию.
Зубов «логово» вычислил. Устроить прилюдный «разбор полетов», а тем более наказать машинистов, означало нажить в вахте недоброжелателей, точно новый начальник «права качает». Но и оставлять все как есть — показать свою слабость. Тогда он разработал целый план и привлек к его выполнению других работников вахты. Дело в том, что если днем на станции довольно много людей — ремонтники, начальники, уборщицы, то ночью кроме оперативного персонала никого нет. Свет в длинных коридорах оставляют только аварийный. Стены покрашены специальной краской в грязно-желтый цвет. На полу темно-серое покрытие. Боксы с оборудованием, где повышенный радиационный фон, закрывают на толстенные металлические двери со зловещими желтыми знаками радиационной опасности. Все оборудование при работе шумит, гудит и фыркает, создается впечатление, что в этих боксах кто-то живет. Среди оперативников ходят байки, что в боксах от радиации тараканы вырастают до невероятных размеров, а кто-то видел даже крысу величиной с большую кошку. В общем, ночью на станции жутковато даже для опытных работников. И вот, по плану Зубова, изобретательные шутники решили на этом сыграть и соорудили приведение. Один сел на плечи другого, пирамиду накрыли белой большой скатертью из столовки, на голову колпак с прорезями для глаз надели, в одну руку фонарь сигнальный, мигающий красным светом дали, в другую швабру и тихонько запустили в комнату, где в это время мирно спал один из машинистов. Для полной остроты ощущений дверь на ключ закрыли. Приведение воет, шваброй машет, фонарь мигает. Машинист бедный вскочил, к дверям рванул, а дверь закрыта. Через пару минут двери, конечно, открыли и свет включили. Парень в угол забился, в ужасе руками машет, головой мотает, крестится. Вахта хохочет. Картина маслом.
Но ведь и второго надо проучить. Первого немного успокоили, посмеялись вместе и уложили его обратно на «спальное» место. У большого кухонного ножа сломали лезвие, белую рабочую куртку машиниста ножом проткнули и с другой стороны сломанное лезвие закрепили. Вареньем вишневым рядом с ручкой ножа намазали и еще изо рта красную струйку пустили. Накрыли все это творение покрывалом, свет выключили и ждут. Тут и второй появляется — его очередь поспать подошла. Свет включает.
— Пора вставать, хватит дрыхать-то! Уступи место другу!
А друг молчит, в покрывало с головой закутан. Машинист покрывало поднимает, а под ним неподвижное тело все в крови и с ножом в груди. А тут свет гаснет и в комнату приведение со шваброй и фонарем заходит. Приведение как завоет. Машинист рванул наружу и по коридору скачками, как заяц, не оглядываясь, несется… Хорошо, что в конце коридора его уже шутники ждали, а то он бы до проходной доскакал.
Прикол вахта оценила, начальника приняли за своего, и дальше Зубову работать стало легче.
В то время атомных станций в стране строилось много. Специалисты нужны были везде. Начальников смен часто переводили с повышением на другие станции.
— Оказывается, ты самый молодой начальник смены не только на станции, но и во всем министерстве, — сказал ему при встрече начальник отдела кадров. — Я передал твои данные, теперь ты в особых списках министерства, жди нового назначения. Меньше, чем на главного инженера или заместителя директора не соглашайся. Но для дальнейшего роста тебе необходимо стать членом партии. Иначе не получится.
В те времена любой руководитель должен был обязательно состоять членом компартии. Взгляды на жизнь и советскую действительность у Зубова с партийной идеологией явно расходились. Илья хорошо помнил историю своей семьи и слова бабушки о коммунистах, но другого выхода не было.
«Буду ходить на партсобрания, платить членские взносы и все, — решил для себя он, — В конце концов, то, что я думаю, это мое дело. В голову ко мне никто не залезет».
Однажды после смены он зашел в кабинет парторга станции.
Парторг — толстомордый, небольшого роста, кругленький крепыш — на АЭС был человек новый, его только что прислали из райкома партии. Говорили, что до этого он был председателем какого-то местного колхоза и под его мудрым руководством колхоз полностью обанкротился. В погоне за планом по мясу он приказал перерезать всех дойных коров и оставил деревню и без мяса, и без молока. Терпеливые колхозники на этот раз не выдержали и устроили бунт. Нерадивого председателя надо было выгнать с работы и из партии совсем, но у него были какие-то высокие покровители то ли в обкоме, то ли в местном райкоме, поэтому решили отправить его парторгом на атомную станцию, дабы под ногами не мешался.
На станции он развил бурную деятельность. По два раза в месяц собирал общее партийное собрание, где по бумажке читал длинные бессмысленные речи. Свое выступление он готовил просто — вырезал из очередной передовицы газеты «Правда» понравившиеся ему абзацы и вклеивал их в тетрадку. С самого начала парторга на станции прозвали «Абзац». Однажды он чего-то там не дорезал и, прочитав бессмысленный набор слов, оглядел притихший зал и сказал:
— Это конец!
— Это — пипец, — тихо добавил кто-то. Зал грохнул от хохота.
С тех его все стали называть «Абзац-пипец».
— Ну что, начальником смены стал, теперь в партию пришел поступать, дальнейшую карьеру делать? — сразу после приветствия ехидно спросил парторг.
— Да, время пришло, осознал, считаю себя достойным, — спокойно ответил Зубов.
— Значит так, — перешел к делу парторг. — Мне, как и вам, сверху спускают план. В этом году надо было принять в партию десять рабочих и только трех ИТР. Если вы в курсе, то у нас партия рабочего класса, а вы, инженеры, — это просто примкнувшие. У меня недобор — трое рабочих. Не хотят нынче работяги в партию вступать, несознательные стали. Ваша задача — привести мне трех новых кандидатов из рабочих, вот тогда и поговорим. Причем, достойных, нам шалопаев не надо!
В вахте Зубов выбрал, по его мнению, трех наиболее «достойных» кандидатов и провел с каждым из них отдельную беседу. Ответ был один:
— Хороший ты парень, начальник. Тебе надо карьеру делать, я тебя понимаю. Но меня ты зачем в это ярмо запихиваешь? Это же членские взносы, целых три процента от зарплаты, и еще на партсобрания ходить надо. Ты извини, но здесь я пас.
— Ладно, подожду следующего года, там будет новый план, — подумал Зубов, он даже и не подозревал, что именно это обстоятельство через несколько лет спасет ему жизнь.

     На Белоярской АЭС работало два энергоблока. Подходило к концу строительство третьего — уникального, на быстрых нейтронах. Зубов с энтузиазмом взялся за изучение устройства будущего блока. Теперь все свои выходные он пропадал там, на третьем блоке. Реакторы на быстрых нейтронах — будущее атомной энергетики, будущее человечества. Все дело в том, что урана-235, на котором работают реакторы во всем мире, в природе очень мало, всего один процент, все остальное уран-238, который как топливо не подходит. Реактор на быстрых нейтронах вырабатывает электроэнергию и одновременно превращает уран-238 в пригодный для дальнейшего использования в реакторах плутоний, то есть он, сжигая одно топливо, одновременно производит новое. Причем на каждый сожженный килограмм старого получается больше двух нового! Если освоить реакторы на быстрых нейтронах, то человечество получит неиссякаемый запас энергии на долгие тысячелетия. От перспектив захватывало дух. И все бы хорошо, но эти реакторы оказались очень сложными в изготовлении и эксплуатации. Достаточно только сказать, что внутри реактора должен циркулировать жидкий металл — натрий. Только потом натрий через теплообменники передает свое тепло воде, превращая ее в пар, а уже пар и крутит турбины, обеспечивающие производство электроэнергии. Натрий при случайном взаимодействии с водой взрывается и выделяет водород. Две с половиной тысячи тонн жидкого, разогретого до 350 градусов очень радиоактивного натрия постоянно находится в реакторе! Заменить натрий на более безопасный теплоноситель невозможно — таковы законы физики. Изготовить чудо самой современной техники под силу только в очень развитой стране. Реактор на быстрых нейтронах на Белоярской АЭС БН-600 должен стать гордостью советской науки и техники. Многие страны стремились освоить реакторы на быстрых нейтронах, но далеко не всем это было под силу. Мировым лидером в этой области считались французы. У них уже несколько лет успешно работал реактор с красивым названием — «Феникс». По преданию, это птица, которая сгорела в пламени, а потом возродилась из пепла. Франция вообще делает ставку на атомную энергетику. Почти половина всей электроэнергии страны производится на атомных станциях. Своих запасов урана в стране нет, и потому для них очень важно получить вторичный источник топлива. Вообще, ядерные реакторы на быстрых нейтронах хотели иметь многие страны. Планировали их построить и в Германии, и в Японии, но уж слишком сложное оборудование и слишком дорогое.
Зубов все свое свободное время проводил на третьем блоке, изучая сложнейшее оборудование. Он понимал, что без этих знаний главным инженером всей станции не стать. А это была его ближайшая цель — следующая ступенька в карьерной лестнице. Однажды, когда он сидел на уже почти готовом блочном щите третьего блока, в зале появилась необычная делегация. Шесть человек. Необычно одетые, в элегантных ярких костюмах, подтянутые, улыбчивые.
«Французы», — догадался Зубов. В то время у Советского Союза был заключен договор с Францией по сотрудничеству и обмену опытом в области атомной энергетики. Французские делегации уже несколько раз приезжали на Белоярскую АЭС. Зубов подошел поближе. Переводчик — молодой парень в строгом сером костюме бойко заученными фразами рассказывала про реактор БН-600. Делегацию сопровождал главный инженер станции Олег Домов. Все шло хорошо до тех пор, пока не начались вопросы. Оказалось, что в атомной энергетике и вообще в технике переводчик ничего не смыслит. В его словарном запасе явно не хватало специальных технических терминов. На вопросы французов отвечал главный инженер, но при переводе часто терялся сам смысл вопроса и ответы получались, мягко говоря, неверными. Французы явно расстроились. Зубов подошел поближе и в какой-то момент включился в разговор. Его французский, конечно, был далек от совершенства, зато он прекрасно разбирался в технике и знал не только все про реактор, установленный на Белоярке, но и про французский «Феникс». Не так давно он побывал в библиотеке Уральского политеха, где была хорошая подборка специальных технических изданий про реакторы на быстрых нейтронах. В одном из англоязычных журналов, выпускаемых в Европе, очень подробно описывался и французский «Феникс». Статья была на английском языке, но Зубов хорошо владел английским и читал, почти не пользуясь словарем. Внимание французов сразу переключилось на Зубова. Иногда ему не хватало запаса французских слов, и тогда он переходил на английский. Среди делегации выделялся один — высокий, сухощавый, с едва тронутыми сединой вьющимися черными волосами. Он прекрасно говорил на английском, его вопросы были точными, профессиональными. Зубов спокойно и очень подробно отвечал.
— Мы хотим посмотреть машинный зал и реакторное оборудование — обратился к главному инженеру высокий француз.
— Вы бы не могли уделить нам немного своего времени и сопроводить нас, — попросил он Зубова.
— Да, конечно, — кивнул Зубов.
— Будь осторожнее, — по дороге предупредил его Домов. — Не говори ничего лишнего, помни, что существует еще и коммерческая тайна. Они наши главные конкуренты на мировом рынке атомной энергетики.
Экскурсия продолжалась часа три. Дотошных французов интересовало все, но главное, конечно, устройство самого реактора. Зубов отвечал подробно, обстоятельно, но при этом говорил только то, что было в технической литературе в свободном доступе. Некоторые характеристики реактора действительно имели гриф «ДСП», то есть — «для служебного пользования», и Зубов уклончиво обходил такие вопросы.
Сразу после экскурсии в зале для приема делегаций организовали небольшой фуршет. Шампанское, бутерброды с икрой, фрукты. Разгоряченные шампанским гости поочередно подходили к Зубову, благодарили и приглашали к себе на «Феникс» во Францию.
Илья Зубов кивал, улыбался, но сам при этом прекрасно понимал, что это практически невозможно. Он знал, что все официальные делегации формируются в министерстве, в Москве, и там идет жестокая борьба между чиновниками за каждое место. Выехать за рубеж в капиталистическую страну даже в кратковременную командировку в те времена считалось невероятным, неслыханным счастьем. Советский Союз плотно оградил себя от Запада «железным занавесом». Наконец, подвыпивших французов посадили в автобус и вместе с гидом отправили в Свердловск. Там их уже ждали в обкоме партии.
Как только автобус отъехал от станции, к Зубову подошел человек в сером костюме.
— Вам надо пройти со мной. Это займет всего несколько минут, — вежливо, но как-то по-особому твердо сказал человек. Илья сразу все понял.
В небольшом кабинете в административном корпусе станции стояло всего два самых простых деревянных стола. На дверях кабинета не было таблички, но все знали, что здесь сидят люди из комитета государственной безопасности, которые курируют работу атомной станции.
— Илья Иванович, — представился человек в сером костюме. — Так что мы с вами тезки.
— А звание? — нагло спросил Зубов.
— Это не имеет значения, хотя, если вам очень интересно, то майор. Вам надо вспомнить и очень подробно написать все, что вы сегодня говорили во время экскурсии, — сказал майор и положил перед Зубовым несколько листов бумаги и ручку. — Предупреждаю, что мы обязательно сверим ваши показания с тем, что напишет переводчик и главный инженер. Так что утаивать ничего не советую.
Обещанные несколько минут превратились в три часа.
— Но ведь это считается секретным, — сказал майор, читая докладную. Он уже взял в руки карандаш и подчеркивал некоторые места. — У нас эта информация хранится в сейфе с грифом «Строго для служебного пользования». Я вынужден подать на вас докладную. Думаю, что у вас будут большие неприятности.
— Подождите с докладной два дня, — попросил Зубов.
Уже на следующий день он принес комитетчику специальный технический журнал, где была подробная статья про будущий реактор БН-600 на Белоярской АЭС. Журнал выпускался в Международном агентстве по атомной энергетике в Вене на английском языке.
К журналу Зубов приложил собственноручный перевод на русский язык.
— Вот здесь все ваши тайны, — с улыбкой сказал он. — Можно предположить, что у французов не хватит ума добыть ваши «секретные материалы» из сейфа, но английский они знают.
Комитетчик долго задумчиво листал журнал и потом сказал:
— У нас там, наверху, везде видят шпионов и боятся собственной тени. И черт вас дернул подойти к ним на блочном щите. Сами засветились и мне работы добавили. Кстати, отныне вы обязаны докладывать нам о любых контактах с французами и другими иностранцами.
— Я что теперь, агент КГБ? — с улыбкой спросил Зубов.
— Считайте так, как вам удобно, но если мы что-либо узнаем о контактах без нашего ведома, то о карьере вам придется забыть навсегда, — серьезно сказал комитетчик. — А вы не могли бы мне помочь? — вдруг перешел он на другой, более доверительный тон. — Дело в том, что мне по должности положено разбираться в этих ваших реакторах, а у меня хоть и есть высшее образование, но я все равно в них ни черта не понимаю. И посоветоваться не с кем. От меня тут все шарахаются, как от прокаженного. Как услышат, что из КГБ, так и замолкают сразу.
— Хорошо, — согласился Зубов. — Я помогу вам.
С тех пор Илья часто после работы заходил к майору. Тезка оказался, в общем-то, неплохим парнем. Он действительно закончил технический вуз, а лишь потом под влиянием отца поступил в высшую школу КГБ. Майор слыл большим любителем кино и даже создал в городке киноклуб. Используя свои связи, он привозил советские и зарубежные фильмы, которые по каким-либо причинам не попали в широкий прокат, и устраивал закрытые просмотры. Зубов и майор подружились и даже несколько раз выпивали вместе.
Примерно через месяц комитетчик позвонил и пригласил Зубова к себе.
— Вам надо заполнить вот эту подробную анкету, — сказал майор, положив на стол перед ним несколько листков бумаги. — Дело в том, что пришла заявка на ответную делегацию по обмену на реактор «Феникс». Французы просили включить в делегацию именно вас.
— Франция! Париж! Неужели так бывает? Это же мечта! — размышлял Илья, заполняя анкету. В графе отец он написал «сведений об отце не имею». Про дворянское происхождение бабушки, конечно, умолчал и написал «из служащих». В анкете было еще множество разных необычных вопросов, в том числе — «нет ли родственников или знакомых за границей», «нет ли у вас желания эмигрировать из страны», «изменяли ли вы фамилию, а если да, то по какой причине и сколько раз».
— Спросили бы прямо — «Нет ли у вас родственников евреев и не были ли вы евреем в детстве?» — пошутил Зубов.
Майор даже не улыбнулся, пропустив шутку мимо ушей.
— А ты действительно в совершенстве и английский, и французский знаешь? — прочитав анкету, недоверчиво спросил майор. Прозвучало это примерно так — И на фига тебе эта байда?
— Так получилось, факультатив в школе был, а я к языкам способный.
— Давай это уберем. У тебя и так анкета, мягко говоря, не блестящая. Про отца ничего не знаешь. А вдруг ты все врешь, и он тебя в Париже дожидается, а ты давно задумал из страны сбежать и именно поэтому заранее языки и выучил. У нас в стране умников и талантов выпускать за границу не любят. У нас балет лучший в мире. Про Нуриева слышал? На гастроли в Париж приехал и политического убежища запросил. Скандал на весь мир. А евреи вообще в последнее годы толпами в Израиль бегут. Из красивой теплой Одессы в пустыню переезжают, в воюющую страну. Представляешь?
— Не представляю, — смеясь, ответил Зубов.
— Как это? — не понял майор.
— Анекдот такой есть: Два алкоголика встречаются. Один другому говорит — Представляешь, я в журнале «Здоровье» прочитал, что, если неделю не пить… — Не представляю! — сразу, не дожидаясь продолжения, отрезал второй.
— Не понял, какое это имеет отношение к делу, — сердито сказал комитетчик.
— Так вот и я не представляю! Как можно бросить маму, жену, дочь и предать Родину.
— Опять ты шутишь, — наконец-то понял комитетчик. — Если серьезно, то с такой анкетой тебя в Болгарию пускать нельзя, не то что во Францию.
— Да вернусь я обратно, вернусь, слово даю.
— Хорошо, — кивнул майор. — Я напишу, что лично я не против. Но сам понимаешь, если ты в Союз не вернешься, меня сразу из органов погонят, хорошо, если не посадят.
Время тянулось очень медленно.
«Неужели не пропустят», — переживал Илья. Наконец, пришло долгожданное известие. В делегацию от Белоярской АЭС включили главного инженера Домова и начальника смены Зубова.
В те времена поездка за границу, а особенно в капстрану, да еще и в командировку — почти невероятное событие. За туристической путевкой в любую социалистическую страну в профкоме стояла очередь. Отбирали самых заслуженных и политически устойчивых. Перед поездкой Зубова, конечно, вызвали в райком партии на собеседование. Он надел свой единственный костюм, белую рубашку и серый в крапинку «ленинский» галстук. Причем галстук ему выдал сам профорг станции.
— Это реквизит, он счастливый. У меня с ним ни одного отказа. — Профорг передал ему и перечень вопросов, которые будут задавать в райкоме. Там же были и ответы.
— У меня там свои люди, — говорил он. — Все вопросы с ними согласованы. Ответы выучи наизусть, чтоб от зубов отскакивало.
Большей глупости в своей жизни Зубов еще не видел. В кабинете секретаря райкома партии сидело человек пять «верных партийцев» со строгими серьезными лицами.
— Кто сегодня председатель коммунистической партии Франции? — начал задавать вопросы инструктор.
Илья отвечал четко. Все ответы были в шпаргалке профорга.
— Ну что, товарищи, считаю, что товарищ Зубов достоин представить нашу страну в капиталистической Франции, — наконец серьезно сказал председатель комиссии.Провожали Зубова всей вахтой.
В столовой договорились с мясом на шашлыки и устроили пикник на природе.
— Главное, таможню пройти, — рассуждал самый опытный в этих делах пожилой машинист турбины. Он уже целых два раза туристом побывал за границей в Болгарии и Чехословакии. — Водки две бутылки провозить можно, еще бутылку шампанского и икры черной две банки. Икру у заведующей нашей столовой попроси. У нее для банкетов наверняка припасено. Для такого дела выделит. Сигареты не забудь. Целый блок можно. Там курево дорогое.
Дежурный электрик, коммунист со стажем, после четвертой рюмки водки подсел к Зубову и обстоятельно провел идеологическую беседу:
— Лягушатникам не верь, они хоть и не немчура, но тоже нас не любят. Мы ихнего Наполеона в свое время, как масло, по хлебу размазали. А вообще, они все на одно лицо, одно слово — буржуи. И помни — в группе обязательно будет стукач-кгбэшник. Никому не верь и лишнего не говори.
Как известно, на природе шашлыки без водки едят только собаки. А еще на Урале говорят: «Сколько водки не бери, все равно два раза бегать». В лесу магазинов нет, поэтому взяли сразу много, даже слишком много. В конце пикника бравые оперативники устроили целое представление. Это был бой гвардейцев кардинала с мушкетерами короля. Мушкетеры — инженеры с блочного щита управления, а гвардейцы — рабочий класс, то есть машинисты турбин, дозиметристы, электрики. Вместо шпаг — шампуры, вместо перьев на шляпах — листки лопуха. Победила дружба и общеизвестное русское — «Я тебя очччень уважаю…». В конце пикника Зубов торжественно поклялся привезти каждому по сувениру из далекой Франции.
Сентябрь подходил к концу. На Урале зарядили холодные осенние дожди, да и в Москве погода не баловала. Зато во Франции стояла золотая осень. Атомную станцию «Феникс» построили в живописном местечке на севере Франции. Красивейшее, изумительное место. Делегацию из Советского Союза поселили в небольшой уютной гостинице, бесплатно кормили русских гостей три раза в день в местном ресторане и еще поили прекрасными винами.
Кроме специалистов с Белоярской АЭС — главного инженера Домова и начальника смены Зубова — в группу входило еще 6 человек. И тут Зубов, к своему удивлению, обнаружил, что если еще двое из делегации были действительно специалисты-атомщики из московского НИИ им Курчатова, то остальные четыре чиновника из министерства вообще слабо представляли, что такое атомная энергетика, а тем более быстрые реакторы. Руководитель группы вообще был из КГБ, и он этого не скрывал.
Первые четыре дня делегация провела в городке возле атомной станции. Зубову интересно было все — реактор, насосы, автоматика. Но главное — организация производства. К своему удивлению, он узнал, что если на Белоярской АЭС работает более двух тысяч человек, то на «Фениксе» всего триста пятьдесят. Все дело было в надежности оборудования и в автоматике. Ремонтников в штатном расписании не было вообще. Точно по графику на время остановки станции на перегрузку топлива приезжали специалисты из обслуживающих фирм и быстро и всего за несколько часов меняли отслужившие свой гарантийный срок приборы, блоки защит и управления. Не было раздутого штата управления, бухгалтерии и разных отделов, которые изобиловали на советских АЭС. Зарплату считали компьютеры, деньги перечисляли на карточки. Все было очень хорошо продумано и организовано намного лучше, чем в Союзе. Но вот сам реактор и основное оборудование, по мнению Зубова, на Белоярской станции лучше. Конечно, интересовала его и зарплата работающих на атомных станциях во Франции. Оказалось, что даже с учетом всех социалистических благ — бесплатной медицины и образования, французы зарабатывают гораздо больше, чем их советские коллеги. Это было видно и невооруженным глазом. На работу почти все приезжали на красивых автомобилях, жили в просторных квартирах или в собственных коттеджах.
Главный инженер станции Жан-Клод Робер очень тепло относился к русским гостям. Особенное внимание он уделял Зубову и Домову. С Зубовым они часто во время посещения станции уходили в сторону и разговаривали вдвоем. Им не нужен был переводчик. Там, где у Зубова не хватало запасов французских слов, они переходили на английский. Конечно, приватные разговоры не нравились руководителю группы. Он несколько раз выражал свое неудовольствие таким поведением «слишком прыткого парня», но Зубов не обращал на это внимания.
В один из таких разговоров Жан-Клод неожиданно спросил:
— А вы не хотите поработать у нас на «Фениксе»? Дело в том, что сами французы не любят работать на атомных станциях. Боятся радиации. Мне часто приходится брать на работу иностранцев. А вы уже готовый специалист. Пройдете стажировку и будете работать оператором на блоке. У меня операторы за пять лет зарабатывают столько, что им хватает на всю оставшуюся жизнь. Покупают себе домик на побережье и спокойно выращивают дальше виноград.
— Это невозможно, — убежденно сказал Зубов.
— Но почему? У меня работают турки, испанцы, греки. С рабочей визой я вам помогу.
— Меня не выпустят из Союза, а если я здесь останусь и попрошу политического убежища, то они не выпустят мою семью.
— Странно, — сказал Жан-Клод. — Мне казалось, что человек вправе сам выбирать, где ему жить и работать.
— У нас в Союзе — нет. Тех, кто уезжает за границу, считают предателями. И потом, у меня другие жизненные планы, во Франции мне их не осуществить.
Жан-Клод больше не возвращался к этому разговору.
Через четыре дня всю группу на автобусе перевезли в Париж и поселили в комфортабельном отеле почти в центре города. Три дня в Париже пролетели, как одно мгновение. Днем группу возили на экскурсии на небольшом автобусе, а вечером было свободное время. Зубов почти не спал, он бродил по городу, дышал его воздухом, вглядывался в лица парижан. Веселые, беспечные, необычно одетые, они жили другой жизнью, совершенно не похожей на серую советскую действительность. Как-то он зашел в продовольственный магазин, и это вызвало у него настоящий шок. В те времена в Советском Союзе уже наступили времена тотального дефицита. Из продуктов в магазинах постоянно были только хлеб, картошка и макароны. За обыкновенной вареной колбасой выстраивались длинные очереди. А здесь на полках было что-то сказочное, невероятное. Илья бродил по магазину и не мог поверить в происходящее. Особенно его поразили полки с сыром. В стране победившего социализма главным вожделенным продуктом была колбаса. Вареную «Докторскую» «давали» по килограмму в месяц на человека по талонам. То есть, конечно, не давали, а продавали, но деньги не имели значения. Копченую «давали» только к праздникам, в специальных наборах, вместе с супердефицитными растворимым кофе и индийским чаем. Зубов тоже любил колбасу, особенно с белой булкой, но главным лакомством он считал сыр. У сыра был запах праздника, запах детства. Сыр очень любила бабушка, стоил он дорого, но иногда она покупала кусочек сыра и аккуратно тонкими ломтиками нарезала. Когда Зубов начал работать на станции, сыр уже исчез из магазинов, появлялся он крайне редко и его раскупали мгновенно. Сорт всегда был один — «сыр», про то, что на самом деле существует множество разных сортов, простые советские люди только догадывались. Здесь же царило сырное изобилие. 56 разных сортов насчитал Илья.
«Мне ведь никто не поверит», — думал он и сделал несколько фотографий.
«Но почему, почему мы так хреново живем, ведь мы работаем не меньше и не хуже, чем эти французы?» — задавал себе вопрос Зубов.
Ответ был один — система. Порочная система управления, созданная коммунистической партией, забрала у людей нормальную человеческую жизнь. «Надо в корне менять систему управления, без этого ничего не получится», — понял он.
В Париже Зубов обнаружил, что командировочных франков ему выдали столько, что если позволить себе в день пару чашек кофе и бокал вина в одном из многочисленных уличных кафе, то про сувениры и подарки можно просто забыть. Валюту в те времена в Советском Союзе приобрести было невозможно, валютные операции строго карались по закону, а советские рубли за границей нигде не принимали. Граждане великой державы вынуждены были экономить на всем, продавать привезенную с собой водку и икру. Это было унизительно, мерзко, но другого выхода не было.
Чиновники из министерства не разбирались в атомных станциях, зато они прекрасно знали, как и где продать привезенное с собой и что на вырученные франки можно с выгодой купить. Один из них забрал у Зубова все, что он привез для продажи, и выдал ему франки. Сбыл он наверняка все намного дороже.
Пришло время покупать сувениры, и тут Зубов вспомнил, что он на проводах обещал своим ребятам из вахты привести из Франции подарки.
«На проводах было человек 20. Это ведь всех моих франков не хватит, — думал Зубов, рассматривая цены в сувенирных магазинах. Идея пришла неожиданно: — Презервативы! На 20 презервативов денег должно хватить!». В то время советская промышленность выпускала только жесткие резиновые изделия одного вида, серого неприятного цвета и запаха, которые к тому же часто рвались в самый неподходящий момент. Импортных разноцветных не было вообще, и про них ходили легенды.
«Надо какие-нибудь необычные, махровые, мужики про такие рассказывали», — решил Зубов, заходя в аптеку. В небольшой аптеке посетителей не было. За прилавком стоял пожилой красавец француз с маленькими аккуратно подстриженными усиками, рядом на кассе совсем молоденькая голубоглазая девушка.
— Мне надо двадцать презервативов, только красивых, необыкновенных, — негромко сказал Илья.
Девушка смущенно улыбнулась, продавец одобрительно кивнул и выложил на прилавок несколько видов изделий. Розовые, красные, синие, черные, даже золотистые, но махровых среди них не было. На беду, Зубов никак не мог вспомнить, как по-французски будет «махровые».
— Надо колючие, — сказал он, мучительно вспоминая слова.
Продавец непонимающе смотрел на столь странного покупателя.
— Усатые! — сказал Илья, показывая на усики продавца.
Продавец понимающе заулыбался и выложил на прилавок еще несколько образцов.
— Со вкусом клубники, малины, арбуза, — говорил продавец, читая на этикетках.
— Ноу, — разочаровано сказал Зубов, повернулся и пошел к выходу.
— Стойте! Стойте, месье! — попытался остановить его продавец. Вот эти очень хорошие. Они выдерживают десять литров воды!
— Мне такие ни к чему, — повернувшись, сказал Илья. — У меня только два литра, больше не бывает.
Молоденькая девушка от смеха сползла под кассу.
— Два литра! — воскликнул продавец и выскочил из-за прилавка. Двадцать презервативов, два литра! Вы великий герой, месье!
— Я из России, — гордо сказал Зубов, — у нас таких, как я, много.
— Ооо! Руси! — воскликнул продавец. — У меня бабушка из России. Я знаю, в России много героев. Не уходите, я дам вам большую скидку!
Волшебное слово «скидка» сыграло свое действие. Зубов вернулся. Еще минут десять он вместе с продавцом обсуждал достоинства разных видов изделий. Девушка на кассе смущенно улыбалась, но со своего места не уходила. Похоже, ей нравился столь необычный разговор двух привлекательных мужчин.
Зубов выбрал золотистые и розовые. Вместе со скидкой он получил еще в подарок пачку тех самых, которые выдерживают десять литров.
— Я желаю вам новых побед в вашем столь великолепном занятии, — напоследок сказал продавец, пожимая руку необыкновенному покупателю.

Все хорошее когда-то заканчивается… Москва встретила делегацию серым осенним дождем и колючими глазами таможенников.
— Оптовый товар есть? — грозно спросил таможенник.
— Есть, презервативы, — не моргнув глазом, честно ответил Зубов.
— Откройте чемодан.
Минут пять таможенник разглядывал несколько недорогих сувениров с видами Парижа, женскую нейлоновую кофточку с биркой из магазина и два десятка красивых пакетиков с изделиями.
— Шутить изволите, — недовольно сказал он, закрывая чемодан.
— С такими командировочными, как у нас, больше ничего не остается, — кивнул Зубов.

Жизнь продолжалась, продолжалась и работа на Белоярской атомной станции. Зубов был невероятно работоспособен, требователен к себе и персоналу, его вахта всегда считалась лучшей. На злопыхателей и завистников не обращал внимания. Следующая ступенька — главный инженер станции, потом директор, но и это тоже только этапы. Министр — вот достойная цель, а может, даже и выше.
«У него в жизни все будет, и деньги, и власть, и заграничные командировки. Он сам достигнет всего и обязательно сделает так, чтобы и на его Родине люди стали жить лучше. Ведь он Зубов! У него особое предназначение», — так говорила его бабушка, самая умная женщина на свете!
Все, казалось, просто — надо больше и лучше работать, и тогда цель станет реальной. Но судьба распорядилась иначе.

     Бывают в жизни дни, про которые говорят, что они разделили жизнь на части, до и после. Ту ночь, 27 декабря 1978 года, он запомнил навсегда. Именно она изменила всю судьбу Ильи Зубова. В эту зиму морозы стояли необычные. Перед Новым Годом столбик термометра прочно опустился ниже 40 градусов, а в ту ночь синоптики вообще обещали рекордные для Среднего Урала минус 47. Выходя на улицу, люди надевали на себя все, что можно. Школы и детские садики не работали.
Сильные морозы для энергетиков своеобразная проверка на прочность. Энергосистема работает на пределе. Все внеплановые работы и испытания отменяются. Любое снижение нагрузки, а тем более отключение, недопустимо.
Смена начиналась обыкновенно. Холодный дребезжащий автобус привез работников вахты на станцию. В заполненном автобусе все ехали стоя, на промерзшие сидения никто не садился.
Зубов, как всегда, быстро переоделся в раздевалке в специальную форму атомщиков — белые штаны, рубашка, куртка, шапочка и черные кожаные тапочки. Только трусы разрешалось оставлять свои, и то после смены полагалось их тщательно проверять на радиоактивность. Всего на Белоярской АЭС, кроме строящегося, было два уже работающих блока. Оба расположены в одном здании, здесь же и рабочее место начальника смены станции. Илья прошел на отдельно расположенный небольшой командный пульт начальника смены. Справа по коридору метрах в двадцати размещен блочный щит управления первого блока, слева — второго. Блочный щит каждого из блоков — большой полукруглый зал, на стенах которого несколько сотен разных приборов. Перед операторами — пульт управления с множеством кнопок и разнообразных ключей управления. На каждом блочном щите в смене по два инженера-оператора. Один отвечает за работу реактора, другой за тепломеханическое оборудование. На рабочем месте начальника смены только телефонный коммутатор прямой связи со всеми службами станции и города и небольшой приборный щит, на который выведены основные показатели работы блоков, а также щит пожаротушения и радиационного контроля. Все оборудование работало нормально. Смена обещала быть спокойной.
Сигнал — «пожар в машзале» — прошел на пульте начальника смены примерно в два часа ночи.
«Опять датчик барахлит», — подумал Зубов. Эти новые датчики постоянно ложно срабатывали, и их никак не удавалось настроить. Именно поэтому систему пожаротушения временно перевели в ручной режим.
«На всякий случай надо дежурного электрика в машинный зал послать, пусть все тщательно осмотрит», — подумал Зубов, но он не успел. Где-то в глубине здания раздался странный грохот, как будто упало что-то очень тяжелое.
— В машинном зале пожар! Горит вторая турбина, пламя до потолка, крыша рухнула! — почти кричал в телефонную трубку машинист второго блока.
— Срочно заглушить реактор второго блока! Турбины на останов! — скомандовал Зубов. Завыла аварийная сирена, посыпались сигналы. Это автоматика начала отрабатывать программу аварийного останова блока. Он знал, что дежурные инженеры-операторы и вся вахта будут работать четко, слажено, без паники. Каждый на своем месте. Много лет обучения сделают свое дело. Илья запустил систему аварийного оповещения через телефонный коммутатор. О пожаре мгновенно узнают директор и главный инженер, уже через несколько минут на станцию прибудут пожарные машины, по тревоге поднимут и привезут ремонтный персонал.
Пожар на атомной станции — авария серьезная, очень серьезная, но ее возможность просчитана, и все неоднократно отработано на противоаварийных тренировках. Автоматика должна включить противопожарную систему, пена зальет маслосистему турбины, прибывшие пожарные дополнят ее работу, и пожар будет потушен. Из-за замены датчиков автоматика отключена, — значит, надо просто включить ее вручную. Он подошел к щиту управления противопожарной системы и повернул ключ включения. Красная лампочка на пульте на секунду загорелась, но тут же погасла и начала беспомощно мигать. Насос, подающий пену, не включился, противопожарная система не заработала.
А вот это уже плохо!
Зубов нажал кнопку прямой связи со старшим инженером-оператором второго блока.
— Что у вас там?
— Пожар маслосистемы второй турбины, машинист докладывает, что полностью обвалилась крыша машзала, сильное задымление, турбины остановлены, реактор заглушен, идет охлаждение, ситуация под контролем.
— Понятно. Людей из зоны задымления немедленно убрать. Продолжать аварийный останов.
Зубов положил трубку.
«Авария серьезная, очень серьезная, но пока все под контролем», — успокаивал он сам себя.
Через несколько минут на станцию прибудут пожарные. Они не допустят распространения огня.
Его задача — сохранить людей и обеспечить дальнейшее охлаждение реактора. Атомную реакцию сразу полностью заглушить невозможно. Остается выделение тепла в урановых стержнях, которое сохраняется несколько месяцев. Все это время остановленный реактор ни на минуту нельзя оставлять без воды, иначе начнется перегрев и разрушение сделанных из циркония каналов с ядерным топливом. В реакторе, установленном на Белоярской станции, в качестве замедлителя используется графит, там тысячи тонн радиоактивного графита. Если от высокой температуры он начнет гореть, то радиационное облако выйдет наружу. Радиационная авария — самое страшное, что может произойти на АЭС.
Снова сработал тревожный сигнал. На пульте загорелась красная табличка — «пожар в кабельных каналах». Там своя пенная система пожаротушения, но она тоже автоматически не включилась. Зубов повернул ключ управления, пытаясь включить систему вручную. Красная лампочка возле ключа беспомощно мигала. Кабельные каналы — это нервная система станции. По ним проходят провода питания и управления реактора и всего оборудования. Если выгорят провода, оборудование останется без контроля и управления. Зубов еще раз со злостью повернул ключ, потом еще раз и еще. Бесполезно! Страх пробрался в мозг, захватил тело.
Хотелось кричать, звать на помощь, но на пульте он был один, и на всей станции он сейчас самый главный, он — начальник смены, а значит, ему принимать все решения, помощи не будет.
«Спокойно, без паники, — сам себя успокаивал Зубов. — Охлаждение реактора пока идет нормально, а это самое главное».
Воду для охлаждения в реактор подают два огромных, размером с автобус, главных питательных насоса, есть еще и небольшой аварийный и все три находятся в машинном зале. То, что в машзале пожар и то, что рухнула крыша, для насосов и трубопроводов — не страшно. Стальные толстостенные корпуса выдержат любой удар. Но под полом машинного зала проходят кабельные каналы. Получается, что бетонные обломки крыши повредили плитку пола, и в каналы проникло горящее масло, а там электрические провода питания насосов. Там шесть тысяч вольт! Вода проводит электричество — пожарных убьет, мгновенно сгорят на месте!
Зубов нажал на кнопку прямой связи с начальником смены пожарной охраны.
— В машинном зале повреждены кабельные каналы, там напряжение шесть тысяч вольт. Тушить водой нельзя!
— Вас понял, — коротко ответил пожарник.
«Пенных установок в пожарных машинах нет. Получается, что сейчас я отдал приказ прекратить тушение пожара, — лихорадочно думал Зубов. — Если окажется, что я оказался не прав, меня точно посадят. Да и черт с ним, с пожаром в машинном зале, людей не погубить — вот самое главное, и еще реактор. Реактор спасать надо!»
Медные высоковольтные провода питания насосов не горят, но горит пластиковая изоляция. Если изоляция выгорит, будет короткое замыкание и автоматика отключит питательные насосы, причем все три, ведь у аварийного насоса кабель питания тоже находится в тех же кабельных каналах. Если встанут все три питательных насоса, то реактор останется без охлаждения и очень быстро начнется расплавление топлива. Самое страшное, что за час-полтора перемерзнут трубы и даже если потом ремонтники включат насосы, будет поздно, воду в реактор уже не подать, и он расплавится полностью. Это и есть — полномасштабная радиационная авария! Та, которая всегда считалась гипотетической, то есть практически невозможной.
У начальника смены в отдельном закрытом и опломбированном шкафу хранилась инструкция, в которой описывалась радиационная авария с расплавлением радиоактивного топлива и полным разрушением реактора. На инструкции стоял гриф «Для служебного пользования», доступ к ней имели только начальники смен и высшее руководство станции.
Каким образом ликвидировать такую аварию — разработчики инструкции не указывали. Там были только сухие цифры возможного радиационного заражения. Страшные, огромные цифры, которые в тысячи раз выше безопасных значений. В первую очередь под радиационным ударом оказывается сама станция. Все, кто будет находиться в этот момент в здании или возле него, получат очень большие дозы облучения буквально за несколько часов. Симптомы наступают не мгновенно, люди смогут продолжать работу по ликвидации аварии, но они обречены на тяжелую болезнь, у которой нет лечения. Через несколько часов радиоактивное облако накроет и город атомщиков. Там уровень радиации будет значительно ниже, но все равно потребуется срочная эвакуация жителей, а дальше в зависимости от воздушных потоков под радиационным ударом может оказаться и весь миллионный город Свердловск.
Секретная инструкция обязывала начальника смены станции находиться на рабочем месте и еще оставить двух инженеров-операторов для контроля над реакторами первого и второго блоков и предотвращения дальнейшего развития аварии. Остальной персонал эвакуировать. Более того, при увеличении радиоактивных выбросов необходимо отключить вытяжную вентиляцию. То есть, вся радиация должна остаться внутри здания станции. Потом она, конечно, вырвется наружу и расползется, но это даст возможность выиграть время и эвакуировать город. То есть инструкция обрекала его и еще двух человек на лучевую болезнь, а может, и мучительную смерть во имя жизни других людей. Противорадиационных средств защиты нет. В аптечке есть лишь таблетки йода, которые могут предохранить щитовидку, но при серьезной радиационной аварии — это мертвому припарка.
Зубов на несколько секунд закрыл глаза. Неужели все? Неужели конец?
Страх, противный, липкий, забрался под одежду, сковывал движения, но мозг работал очень четко.
«Спокойно, без паники. Думай, Илья, думай, счет идет на минуты, — говорил он сам себе. — Должен быть выход, должен!».
«Самое простое — не дожидаясь отключения насосов, протянуть к ним другой наружный электрический кабель и подать электропитание. На улице есть трансформатор, он расположен в отдельном помещении и там нет пожара, но до него метров двести. Заменить электрический кабель для главных питательных насосов невозможно. Там напряжение тока шесть тысяч вольт, кабель в руку толщиной, нужна специальная бригада. Но есть небольшой аварийный питательный насос, там всего 380 вольт, вот для него кабель можно заменить своими силами. Нужен электрический кабель, двести метров. Кабель. Где взять электрический кабель?»
Мозг безостановочно прокручивал варианты, но не находил решения. — «Стоп! Вчера утром он сам давал разрешение пропустить через главные ворота станции машину с бухтой кабеля. Его завезли для будущего ремонта. Да, но где теперь эта бухта? Скорее всего, ее выгрузили на складе, но могли и отвезти в другое место и тогда ее быстро не найти. Господи, сделай так, чтобы этот кабель выгрузили на складе!»
Зубов никогда не верил в Бога, но сейчас ему очень хотелось, чтобы он был и каким-то чудесным образом исполнил его мольбу.
Он позвонил старшему электрику смены:
— Возьми с собой двух человек. На складе у ремонтников должна быть бухта с кабелем. Сбейте замок, сломайте дверь, сделай все что угодно, но кабель надо достать. Необходимо подключить аварийный питательный насос от трансформатора на улице. Сделать это надо прямо сейчас. Медлить нельзя! Протащите кабель по улице к западной стене машзала, это метров двести. Насос находится сразу возле стены. Выбейте окно в машзале. Если в этом месте масло еще горит, приведи пожарных, пусть пламя собьют. Возьми у них противогазы. Скажи, что начальник смены приказал. По инструкции я руковожу ликвидацией аварии, мои приказы должны выполнять все. В машзале работать по двое и строго в противогазах. Один работает, второй внутри наблюдает, третий на улице. Сам зря не лезь и людей береги. Люди — это главное!
Зубов вытер пот со лба. Напряжение было огромным. Посылая людей, без наряда-допуска, без специального снаряжения и даже без теплой одежды в сильный мороз, в задымленное помещение с все еще горящим маслом, он прекрасно понимал, что нарушает все инструкции и правила техники безопасности. Если с людьми что-нибудь случится, то ему за все и отвечать. Но выбора не было. Радиационная авария — это десятки, а может и сотни человеческих жизней.
«У них даже перчаток теплых нет, поморозят руки ребята», — мелькнула мысль, но Зубов тут же об этом забыл. Телефоны звонили беспрерывно. Приходилось одновременно решать десятки задач. Но главное было там, в горящем машзале. Один из главных питательных насосов еще работал, пока работал, а, значит, был шанс.
Зубов посмотрел на часы — с момента начала аварии прошло всего чуть более десяти минут, а казалось, что целая вечность. Руки и ноги дрожали, от пота рубашка прилипла к телу.
«Спокойно! Спокойно, — уговаривал он сам себя. — Сделано все возможное. Надо ждать, ждать и верить, что в бухту с кабелем выгрузили на складе, и его ребята справятся!».
Больше всего на свете Зубову хотелось в эти минуты быть там, в горящем машзале, рядом с теми, кто, несмотря на мороз и пожар, будут пытаться подключить аварийный насос. Но оставить рабочее место начальника смены нельзя. Здесь центр ликвидации аварии, сюда стекается вся информация. А еще рядом щит радиационного контроля. Датчики установлены в здании и вокруг станции. Радиация пока в норме, но это пока. Время тянулось медленно, очень медленно. Десять минут, двадцать минут, тридцать. Телефоны звонили беспрерывно. Зубов машинально отдавал приказы, отвечал на вопросы. Но главного звонка все не было.
Наконец позвонил старший электрик смены:
— Дверь склада взломали, кабель нашли, проложили, и аварийный насос переключили от трансформатора на улице. Один из электриков обморозил руки, второй надышался дыма, но все живы.
«Господи, спасибо тебе», — тихо, одними губами прошептал убежденный атеист Зубов.
Они успели вовремя. Пожар сделал свое страшное дело. Буквально через несколько минут из-за короткого замыкания отключились оба главных питательных насоса, но аварийный насос заработал и принялся упорно проталкивать охлаждающую воду в реактор.
«Мал золотник, да дорог, очень дорог. Работай, миленький, работай, только работай…» — молился Зубов.
Что произошло дальше, он помнил уже плохо. Вскоре на станции появились главный инженер и директор. Главный инженер, очень опытный специалист-атомщик, сразу все понял и частично взял руководство ликвидацией аварии на себя. Илья смог немного выдохнуть.
Масло турбины вскоре выгорело полностью, но дым от пожара в кабельных каналах добрался и до щитов управления. Едкий и вонючий, он застилал глаза, дышать становилось все труднее. Потушить горящую изоляцию можно только специальной пеной, а система пожаротушения не работала.
Из-за дыма стало невозможно находиться на блочных щитах и на рабочем месте начальника смены станции. Временный штаб организовали в помещении у ремонтников. Открыть окна не получилось, рамы намертво примерзли. Тогда стульями выбили стекла, обеспечив доступ свежего воздуха. До блочных щитов по задымленному коридору было метров 50. Противогазы не помогали. Фильтры быстро забивались сажей и дышать становилось невозможно. Инженеры-операторы поочередно обматывали мокрыми полотенцами лица и по двое на несколько минут прорывались на щит управления. Только там можно было понять, что происходит с реактором. Часть приборов и оборудования все еще продолжали работать. Температура в реакторе очень медленно, но все-таки снижалась. Радиация оставалась в норме. Значит, расплавления топлива удалось избежать. Однажды один из операторов во время такого «прорыва» потерял сознание, его пришлось вытаскивать. «Прорывы» пришлось прекратить. Зубов слышал, как директор станции кричал в телефонную трубку и требовал от обкома партии немедленно подготовить все для возможной эвакуации жителей города. Он видел, как в распахнутые ворота станции въезжали все новые пожарные машины, как военные уже привезли и разворачивали армейские передвижные воздушные подогреватели, как наготове стояло несколько машин скорой помощи. Хорошо отлаженная, обученная на противоаварийных тренировках система работала четко. Но главная опасность — расплавить реактор — оставалась, и все зависело от работы одного небольшого насоса.
Уже под утро Зубов, нацепив поверх своей уже почти черной от копоти формы атомщика чей-то промасленный ватник, вместе с главным инженером прошел в машзал. Картина была ужасающая. Большая часть кровли обвалилась. Черные от копоти стены, звезды над головой, осколки бетонных плит, снег под ногами. На передней стене машзала строителями цветным камнем был выложен барельеф Ленина. Рядом, как символ безопасности атомной энергетики, в кадках стояли привезенные из жарких стран две пальмы. Зубову показалось, что почерневший за одну ночь Ленин с ужасом смотрел на засыпанные треснутыми бетонными плитами турбины. На поникших, умирающих от мороза пальмах застыл серый снег. И еще поражала тишина, оглушающая непривычная тишина. Только в самом углу, заваленный снегом и обломками, тихо пыхтел аварийный питательный насос.
Вокруг огромных главных насосов суетились вызванные на работу ремонтники. Они уже где-то нашли и протянули с улицы от подстанции толстый высоковольтный кабель, очищали огромные корпуса от снега и обломков бетонных плит кровли.
— Ничего у них не получится, — махнул рукой Зубов.
— Почему? — удивленно спросил главный инженер.
— Уже поздно, вода в трубах и в этих насосах без циркуляции замерзла, ведь в машзале минус сорок.
Как бы в подтверждение его слов раздался громкий, похожий на выстрел хлопок. Толстостенная, выдерживающая огромное давление в сто килограмм на сантиметр труба на напоре главного питательного насоса треснула и расползлась. В трещине показался серый лед. Сама природа показывала человеку, что далеко не все он может и не он здесь самый главный.
— Получается, что нам на него молиться надо, — сказал главный инженер, показывая на работающий под снегом аварийный насос. — Это наша единственная надежда не угробить реактор, а с ним и весь город. Вовремя ты догадался кабель от уличного трансформатора протянуть. Если бы не ты, хана бы всем была. Спасибо тебе, Илья Ильич!
— Повезло, — скромно сказал Зубов. Немного подумал и тихо добавил, — Повезло, что вчера ремонтники бухту кабеля на склад завезли. Повезло, что бетонные блоки, упавшие с крыши, не повредили аварийный насос. Повезло, что ребята из вахты на морозе не сдрейфили и через окно в горящем машзале сумели его подключить. А ведь могло не повезти, и все было бы иначе. Совсем иначе.
Наконец приехала и утренняя смена. Еще несколько часов Зубов вместе со сменщиком вместе работали на блоке. Директор отпустил их только днем. На выходе из здания станции Зубова остановили два человека в черных полушубках, перетянутых кожаными ремнями:
— Товарищ Зубов, вам необходимо пройти в конференц-зал для дачи показаний.
В небольшом зале была уже вся вахта. На стене висел большой портрет Игоря Курчатова. Здесь принимали важных гостей и иностранные делегации. Белоярская АЭС — одна из первых станций, построенных не только в стране, но и во всем мире, она была гордостью советской науки. Уставшие, голодные, черные от копоти ребята молча сидели за большим овальным столом. Во главе стола сидел местный майор КГБ, который курировал работу станции. Рядом еще двое в черных полушубках. Из-за отключения энергоблока в зале было холодно.
«Эти двое — из областного КГБ», — понял Зубов.
— Перед каждым из вас бумага и ручки, — сказал майор. — Необходимо очень подробно, с точностью до минут написать все, что происходило на станции в течение всей смены, кто и что делал и какие отдавались приказы.
В этот момент в зале неожиданно появился парторг станции. Он был в дорогой дубленке, пыжиковой шапке и с большим кожаным портфелем. Майор уважительно уступил ему место во главе стола.
«Партия — наш рулевой», — насмешливо подумал Зубов.
Парторг по-хозяйски уселся во главе стола, достал из кожаного портфеля лист бумаги, положил его перед собой и начал читать:
— На 24 съезде КПСС Генеральный секретарь нашей партии Леонид Ильич Брежнев особо отметил, что в текущей политической обстановке и усиливающейся борьбе с мировым империализмом, необходимо приложить все силы к выполнению планов партии по укреплению обороноспособности страны.
«Так он не просто дурак, он идиот, — подумал Зубов. — На станции пожар до сих пор до конца не потушен, радиационную аварию чудом не получили, а он про планы партии и оборону!».
Парторг еще минут десять плел всякую чушь, читая по бумажке, а в конце отложил ее в сторону и громким важным голосом сказал:
— Отключение станции в этот сложный период сильных морозов, безусловно, приведет к снижению производства продукции предприятиями Урала, а значит, и к снижению обороноспособности страны. От имени партии я требую, чтобы виновники аварии были найдены и наказаны по всей строгости законов нашей социалистической Родины. И прежде всего ответственность должны понести руководство станции и начальник смены, допустившие пожар и отключение блока.
Внутри у Зубова что-то оборвалось. Очень сильная пружина, которая держала его в напряжении все это время и заставляла работать, распрямилась. Он вскочил со своего места, глаза его горели.
— Вы зачем сюда пришли? Вы все равно ни черта не понимаете в атомной энергетике! — почти закричал он, показывая пальцем на парторга. — Вам главное найти виноватых и засадить в тюрьму! Вы при Сталине миллионы ни в чем неповинных в лагерях сгноили. Без суда расстреливали. А сейчас, довели страну до ручки! Село разорили. Жрать нечего! В магазинах шаром покати! Пшеницу в Канаде покупаем! Вы свихнулись на своих ракетах и танках! А вокруг вас люди, живые люди!
Лицо парторга налилось кровью.
— Вы враг народа! — закричал он. — Вы специально пожар устроили! Я вас уволю, в тюрьму посажу!
— Да успокойтесь вы, — вдруг жестко сказал один из комитетчиков.
— Товарищ парторг, вам лучше покинуть помещение. У нас идут следственные мероприятия. О результатах вам сообщат, — добавил он.
Парторг вскочил с места, схватил свой портфель и выбежал из комнаты.
— Продолжим работу, — спокойно сказал комитетчик. — Пожалуйста, вспомните все, важными являются любые мелочи.
Зубова и всю его вахту отпустили только поздно вечером. Домой он пришел, пошатываясь от усталости. Не отвечая на вопросы жены, молча выпил полный стакан водки, съел тарелку супа и провалился в тяжелый сон.Разбудили его рано утром.
— За тобой приехали, — сказала жена, — машина ждет.
«На работу — подумал Зубов, — людей не хватает».
Но он ошибся. Черная «Волга» привезла его в местное отделение КГБ.
В небольшом кабинете рядом с уполномоченным по работе на станции местным майором КГБ уже сидел главный инженер. Это был тот самый майор, которому Зубов помогал разбираться с устройством атомной станции.
— Я внимательно прочитал ваши объяснения и все-таки не понятно, какова причина возникновения аварии, — официальным голосом сказал майор. — Вот вы, начальник смены, что думаете?
— Думаю, из-за мороза, — немного помедлив, сказал Илья, — на улице почти минус 50, в машзале плюс 25, а под потолком и того больше. Из-за перепада температур одна из бетонных плит перекрытия крыши треснула. Кусок бетона отвалился и упал прямо на напорный коллектор маслонасоса турбины. Образовался сильный свищ, масло воспламенилось, огненный факел достиг потолка, от огня расплавились фермы, и крыша рухнула. Все произошло очень быстро, буквально за несколько секунд. Одна из бетонных плит повредила электрический щит питания системы пожаротушения, который находится здесь же в машзале, поэтому система и не заработала. Кроме того, куски бетона при падении нарушили герметичность кабельных каналов, которые проходят под полом машзала, и туда попало горящее масло. Начала гореть изоляция электрических проводов. Из-за короткого замыкания отключились главные питательные насосы. В общем, сработала цепочка случайностей.
— Получается, что из-за какого-то куска бетонной плиты мы едва не получили радиационную аварию? — удивленно спросил комитетчик.
— Это закон подлости или эффект бутерброда, — кивнул Зубов.
— Ну, про бутерброд с маслом я много раз слышал, — улыбнулся майор. — Даже как-то раз мы с другом испытания проводили. Бутерброд раз сто кидали. Так вот — он и вниз маслом, и вверх падает поровну.
— Да, но, при этом, если бутерброд единственный и есть очень хочется, то он обязательно упадет маслом вниз. Причем и второй, и третий раз тоже. У вас он был единственный?
— Не-е-ет, — удивленно протянул комитетчик. Казалось, он действительно поверил Зубову.
— Я полностью согласен с версией начальника смены, — сказал главный инженер.
Майор пододвинул каждому из сидящих по уже заполненному листку бумаги.
— Это подписка о неразглашении государственной тайны. Мы бы не хотели иметь панику в городе и в области. Так что вам пока нельзя никому и ничего говорить. Кстати, город до сих пор окружен военными. Дорога перекрыта. Наготове стоят почти двести автобусов для возможной эвакуации жителей города. Ваш директор вчера жути на всю страну нагнал. По тревоге две дивизии подняли. Из Москвы специальный самолет с министром и его замом прилетел.
— Хочу отметить, что если бы не четкие, грамотные действия начальника смены Зубова, то мы бы действительно получили широкомасштабную радиационную аварию и здесь с вами уже не сидели бы, — сказал главный инженер.
— Сесть вы еще успеете, — неуклюже пошутил комитетчик.
— А что, вы думаете, нас действительно посадят? — тревожно спросил главный инженер.
— А вы сами как думаете? — уже серьезно спросил комитетчик. — У вас блок сгорел, крыша рухнула, десять человек до сих пор в больнице. А вы мне про какой-то кусок бетона плетете, про бутерброд с маслом сказки рассказываете. Впрочем, это не мое дело. Мне главное исключить диверсию.
Комитетчик немного помолчал и добавил:
— Во времена Дзержинского вас бы пару дней пытали, а потом бы расстреляли. Поставили бы к стенке прямо на территории станции и расстреляли, просто так, чтобы другие боялись. При Сталине, то есть при Берии, недели две бы пальцы ломали и зубы выбивали, а потом объявил вас английскими шпионами и отправили в лагерь лес валить лет на десять без права переписки, а при нынешней власти…
Комитетчик посмотрел на портрет Брежнева, висящий над его головой.
— При этой власти, может, и обойдется, еще и орденами наградят. Хотя, стрелочников в нашей стране никто не отменял.
— Кстати, вы слышали, Брежневу операцию будут делать. Грудь расширять. Места под ордена уже не хватает, — улыбаясь, опять попытался пошутить комитетчик.
— Я политические анекдоты не люблю, — серьезно сказал Зубов.
— Разрешите вам не поверить, — сказал майор. — Парторга вы вчера сильно отбрили. Он вам этого никогда не простит. А у него власть. Сами знаете, партия — наш рулевой.
— Не сдержался я, — удрученно кивнул Зубов.
«Главное в жизни научиться делать две вещи — думать и молчать, — вспомнил Зубов слова бабушки, сказанные много лет назад. — Думать, я научился, а вот молчать… Ладно, как-нибудь устроится, — решил он. — Хорошо, что никто не погиб и реактор цел».
Из КГБ Зубов с главным инженером поехали на станцию.
Пожар в кабельных каналах так и не удалось потушить, все провода выгорели полностью вместе с приборами. Мертвый блочный щит с черными дырами от выгоревших приборов, пустые, залитые водой пожарников коридоры, кругом люди в военной форме. Все это больше походило на страшный сон.
В организованном еще вчера штабе кроме директора уже был и прилетевший утром заместитель министра.
— Как реактор? — сразу с порога спросил главный инженер.
— Температура медленно, но все же снижается, — ответил директор.
Состояние реактора контролировали переносным температурным щупом, сняв один из блоков защиты. Других приборов контроля не было.
— Похоже, пронесло, по краю пропасти прошли, по самому краю, — подтвердил заместитель министра.
В машинном зале уже вовсю кипела работа. Ремонтники очищали пол и оборудование от обломков. Аварийный насос продолжал пыхтеть. Возле него постоянно дежурил машинист турбины, не подпуская к нему ремонтников.
— Не только трогать, дышать на него никому не давай! — сказал главный инженер машинисту.
Рядом уже устанавливали еще один такой же насос. Работали сварщики, подключая к нему новые трубопроводы.
— Откуда насос, он же уникальный? — спросил Зубов.
— Самолетом, спецрейсом с завода привезли, — сказал главный инженер.
— Спасибо Илья Ильич, ведь благодаря тебе мы реактор спасли, — добавил он. — Не догадайся ты новый кабель вовремя протащить, промедли немного, и все. В машзале минус сорок. Вода не только в насосах, но и в трубопроводах бы замерзла, и мы сейчас уже ничего сделать бы не смогли. Если бы реактор расплавился, то всей станции и городу хана.

     На следующий день Зубова снова вызвали для дачи показаний. На этот раз вопросы задавали два следователя из областной прокуратуры.
Прокурорских интересовало все. Но главные вопросы — почему автоматически не сработала система пожаротушения, и почему Зубов запретил тушение пожара в машзале, а потом отдал приказ электрикам на очень опасные работы без положенного допуска.
«По факту аварии заведено уголовное дело, арестовывать мы вас пока не будем, но из города уезжать нельзя», — закончили они допрос.
Зубов подписал подписку о невыезде, на душе было скверно. Вечером он впервые в жизни напился вдрызг, до рвоты и чертиков.Автобусы для возможной эвакуации и военные машины держали наготове вокруг города еще три дня. Чтобы не было паники, населению города сообщали, что это для возможной эвакуации детей на случай снижения температуры в квартирах из-за мороза.
Сразу после Нового Года на станции начались восстановительные работы. Строителей и монтажников привезли со всех концов страны. Оперативному персоналу поручили оформление допуска по нарядам и контроль за проведением всех работ. Зубов добровольно работал без выходных. Работа спасала от тревожных мыслей. Он знал, что из Москвы прилетела специальная комиссия. Не отставала и прокуратура, на допросы поочередно вызывали всех членов вахты.
«Стрелочников в нашей стране никто не отменял», — часто вспоминал Зубов слова комитетчика.
Очень переживала и жена. По городу ползли разные слухи, говорили, что сверху дана команда найти виновных и посадить.
«Посадють твоего. Обязательно посадють, — говорила жене «добрая соседка» старшая по дому баба Маня. — И правильно сделають. Слишком он у тебя прыткий. Молодой совсем, а в начальники вылез. Мой вот, в слесарях всю жизнь ходить, зато на свободе».
Звонок в дверь квартиры раздался поздно вечером через две недели после аварии.
На пороге стояли двое в черных полушубках.
«Вот и все! — подумал Зубов. — Так же, как и деда тогда, ночью арестовывать приехали, чтобы соседи не видели».
Он надел пальто, взял уже давно собранную сумку с бельем и зубной щеткой, обнял плачущую жену и молча пошел к выходу.
К его удивлению, черная «Волга» с обкомовскими номерами повезла его не в местное КГБ и не в Свердловскую тюрьму, а к единственному в городке приличному ресторану.
Люди в полушубках провели его в небольшой банкетный зал, который располагался там же и имел отдельный вход.
За богатым столом, накрытым белой скатертью, сидело человек десять. Среди них главный инженер станции, директор, парторг и все тот же майор-комитетчик. Во главе стола сидел большой человек с волевым жестким чисто русским лицом.
Его лицо показалось Зубову знакомым, хотя он знал, что они никогда раньше не встречались.
— Садись сюда, — указал на свободное место рядом большой человек. На левой руке у него не было двух пальцев.
«Ельцин, — вспомнил Зубов фамилию, — недавно назначенный первый секретарь Свердловского обкома КПСС — Ельцин Борис Николаевич». Илья несколько раз видел его фотографии в местных газетах.
— Я про тебя все знаю, можешь ничего не говорить, — сказал Ельцин и сам налил ему почти полный фужер водки. — Пей, тебе штрафная, мы уже давно здесь сидим.
Зубов молча выпил до дна и огляделся. Женщин в зале не было, одни мужчины. Серьезные, напряженные, хотя уже явно нетрезвые, лица. Вообще это как-то не походило на праздничный банкет. Скорее на совещание за столом с водкой.
— Закусывай, не стесняйся, — как-то неофициально, скорее по-дружески сказал Ельцин.
Социализм не баловал советский народ продуктами, но на этом столе было все. Икра, красная рыба, копченая колбаса, шашлык, свежие овощи.
— Мы тут в одном вопросе хотим разобраться, — после паузы сказал Ельцин. — Вот эти двое, — Ельцин показал на директора и главного инженера, — говорят, что ты герой и город спас, а вот парторг считает, что ты враг народа и место тебе в тюрьме. Так кого мне слушать? Казнить нельзя помиловать. Где запятую будем ставить?
Зубов молчал. Водка согрела, но напряжение не ушло, и мозг все еще отказывался нормально работать. Говорить ничего не хотелось, и он решил не отвечать.
— Кстати, а что считает комитет государственной безопасности? — не дождавшись ответа, переадресовал майору свой вопрос Ельцин.
— Могу доложить, что я тщательно разобрался в ситуации, — четко, по-военному, сказал майор. — Начальник смены станции во время пожара действовал правильно. Его политические убеждения — это другое дело.
«Молодец, майор, — подумал Зубов. — Порядочный, крепкий мужик, не побоялся».
— Понятно, — сказал Ельцин. — Так все-таки кто виноват в аварии?
— Я уже говорил, — тихо сказал Зубов. — При строительстве кровлю машзала рассчитывали на минимальную температуру минус 40 градусов. В эту ночь было минус 48. Одна из бетонных плит кровли не выдержала и треснула, кусок бетона упал на напорный коллектор маслонасоса турбины. Масло загорелось, от столба огня расплавились фермы перекрытия, крыша машзала рухнула и повредила шкаф управления и питания системы пожаротушения, который был установлен там же в машзале. Поэтому я и не смог включить пеногенератор. Все это произошло из-за ошибок проекта.
— Но ведь пеногенератор должен был включиться мгновенно, автоматически, — перебил Зубова Ельцин. — Тогда, возможно, и крыша бы не рухнула.
— Пожарные датчики надо нормальные делать, — зло сказал главный инженер. — Они от обыкновенной вибрации ложно каждый день срабатывали. Замучались турбину от пены отмывать. Вот мы их в ручной режим и перевели. На это и приказ был.
— И еще, — добавил Зубов. — Нельзя все насосы охлаждения реактора, и рабочие, и аварийный, в одном месте устанавливать. Это тоже ошибка проекта. У французов и реактор, и аварийный насос охлаждения накрыты специальным бетонным колпаком. Стены в метр толщиной, падение самолета выдержат. И отдельный кабель питания к аварийному насосу проложен.
— Задолбал ты со своими французами, — со злостью вмешался парторг. — По твоим словам, у них все хорошо, а у нас все плохо.
— Не все, но учиться у других надо. Я все это в своем докладе после командировки написал и не раз говорил, только меня никто не слушал. Все про магазины и колбасу спрашивали.
— Хватит! — прервал их Ельцин. — Так кто все-таки виноват?
— Никто, неочевидные ошибки в проекте и цепочка случайностей, — очень тихо сказал Зубов.
— Ладно, с этим мы потом разберемся, — сказал Ельцин. — Перейдем к главному вопросу. Когда пустите станцию? Вражеские голоса только об этой аварии и говорят. Мы должны заткнуть глотку буржуям. Мне сам Брежнев звонил.
— Один блок можно запустить в работу уже через две недели, — неожиданно для самого себя сказал Зубов — Я сам проверил все оборудование и системы. Считаю, что это безопасно. Второй блок требует длительного ремонта, не менее шести месяцев.
— А вы как думаете? — спросил Ельцин у директора.
— Сложно, очень сложно, главная проблема — оба блока находятся в одном здании, нет крыши в машзале, можно переморозить трубопроводы. На улице зима, морозы.
— Так что получается, молодой человек ошибается? — Ельцин посмотрел вновь на Зубова.
— Можно решить, я об этом думал, — упрямо сказал Зубов.
Он достал из кармана ручку, взял со стола салфетку и начал рисовать. Он слышал, что Ельцин в прошлом руководил строительно-монтажным управлением и надеялся, что он его поймет.
Минут двадцать Зубов чертил на салфетках схемы и рассказывал, как можно разделить здание на зоны и обеспечить защиту. Иногда Ельцин задавал вопросы, Зубов отвечал, к разговору подключился и главный инженер, остальные молча наблюдали за этим неожиданным совещанием.
— Значит так, — наконец, подвел итог Ельцин. — Первый блок будем пускать сейчас. Срок десять дней. Все необходимое у вас будет. За сроки головой ответите.
Он повернулся к парторгу и сказал:
— Оставь парня в покое, пусть работает.
Немного подумал и многозначительно добавил:
— Пока работает.
Необычное совещание продолжалось почти до утра. Несмотря на выпитое, Ельцин великолепно все понимал, задавал очень четкие профессиональные вопросы. Казалось, что спиртное его не брало. Сидящий здесь же за столом его личный помощник все записывал.
В конце совещания Ельцин передал Зубову визитку с личным телефоном.
— Это как пистолет, — улыбаясь, сказал он. — Если кто-то будет мешать или плохо работать, звони лично мне, его немедленно поставят на место или вообще заменят, но помни, там и для тебя есть патрон.
Домой Зубова привезли на той же черной «Волге». Совершенно пьяный, он мгновенно вырубился и проспал почти весь следующий день, его никто не беспокоил.

Количество строителей и монтажников на станции резко увеличилось. Одновременно в три смены работали несколько сотен человек. Зубов круглые сутки пропадал на станции, он почти не спал, сильно похудел. Первый блок запустили ровно через десять дней. Белоярская АЭС возобновила работу.
Вскоре и московская комиссия выдала свое заключение. За основу приняли версию об обрушении кровли из-за сильного мороза. Вины персонала не выявили.
Майор КГБ оказался прав — орденами и медалями наградили более 40 человек. Награждать приехал сам министр. В клубе накрыли столы и устроили настоящий банкет. Зубова в списках награжденных не оказалось.
— Я сам списки составлял, — говорил Зубову директор станции. — Тебя первым занес. К ордену Трудового Красного Знамени представил. Это парторг вычеркнул. Зря ты тогда на него наехал. Этот козел от злости до сих пор рогами трясет и копытами стучит.
— Да черт с ними, с побрякушками — главное, на свободе, — говорил захмелевший от выпитой на банкете водки Зубов.
— Ты не только реактор, ты весь город спас. Была бы моя воля, я бы тебе не только орден, я бы тебе Звезду героя дал, и памятник на главной площади при жизни поставил — убежденно говорил тоже изрядно выпивший главный инженер. — Ничего. Мы и тебя, и вахту еще отблагодарим.

     Благодарность пришла в виде бесплатной туристической поездки в Ленинград для всей вахты. Деньги на нее выделили через профсоюз, причем без ограничений.
В Ленинград, на пять дней, бесплатно — это же мечта!
Зубов сам вместе с профоргом поехал выбирать коллективную путевку.
Самые дорогие путевки оказались на специальный свадебный тур для молодоженов.
Профорг был против, но Зубов настоял именно на этом туре, при этом просил пока ничего не говорить остальным работникам вахты.
«Пусть помолодоженят», — с улыбкой сказал он.
В Ленинград поехали не все. Сразу после пожара некоторые сотрудники ушли с оперативной работы или даже вообще уволились со станции и уехали из города. Их можно понять — жизнь у человека одна, никакими деньгами и орденами ее не купишь. Жена Зубова тоже уговаривала его бросить все и уехать жить в Свердловск, но он не согласился.
«Атомная энергетика — это моя жизнь, моя судьба», — говорил он.
В канун восьмого марта двадцать три взрослых мужика прибыли в гостиницу «Интурист» в Ленинграде. До этого Зубов позвонил в отель и выяснил, что ожидают там именно молодоженов и подготовлена специальная праздничная программа.
«Едут исключительно молодожены», — заверил он администратора.
Встречали вахту в холле гостиницы маршем Мендельсона, шампанским и большим тортом с кольцами. Растерянная девушка администратор резала торт и, краснея, спрашивала:
— А где невесты?
— Все здесь, и женихи, и невесты, — невинно улыбаясь, отвечал Зубов.
Мужики пили шампанское, ели торт и во весь голос гоготали, пока не очень понимая, чем вызван такой торжественный прием. Но смеялись они преждевременно. Начальника смены, как руководителя группы, поселили в одноместный «люкс», а вот остальных ждали празднично украшенные номера с большими двуспальными кроватями и плакатами на стенах: «Совет да любовь!», или «В семье не говорите грубо — даны для поцелуев губы».
Вечером в банкетном зале был накрыт праздничный ужин при свечах. Музыкант во фраке за белым роялем играл романтические мелодии. Мужички уже успели изрядно махнуть в самолете, добавить по приезду и ко всему относились с юмором. Зубов немного переживал, что ребята могли и обидеться за такую шутку. Но обиженных, сердитых лиц не было. Наоборот, в разгар веселья, кто-то предложил тост за начальника смены, и по залу прокатилось троекратное «Ура!».
«Молодожены» гуляли до полуночи. Зубов ушел пораньше и спрятался в своем «люксе», но не тут-то было. Сильно выпивший народ требовал продолжения веселого свадебного банкета и ломился в его номер:
— Ильич! Ты с моей невестой полежать в одной кроватке не хочешь? К ней уже очередь, но мы тебе, как начальнику, уступим.
— А мне супруга моя Миша, то есть уже Маша, во второй раз не дается! Первый раз была не против, а вот во второй уже не хочет. Ты бы с ней поговорил, провел воспитательную работу!
— Начальник! А жена моя, Сашка Петров, храпит и пердит беспрерывно, у тебя противогаза случаем нету?На следующий день был праздник — 8 марта. Где уж трое мужиков утром тюльпаны раздобыли, непонятно. Но за завтраком представление продолжалось. Встав на одно колено под хохот всей вахты и официантов, кавалеры поздравляла своих «дам» с праздником. Обижаться никто и не думал. Все понимали, что это веселый прикол.
— А где подарки? — спрашивали «дамы». — Мы требуем дорогих подарков!
Пришлось Зубову купить в баре несколько бутылок чешского пива.
Администрация гостиницы в авральном порядке переселила часть бойцов в другие номера с раздельными кроватями, но дни были праздничные, гостиница полностью заполнена, раздельных кроватей не хватило, и некоторые «парочки» так и остались жить в любви и согласии.
Директриса гостиницы, солидная интеллигентная дама постбальзаковского возраста, появилась вечером в номере Зубова. Она потихоньку тянула предложенный коньяк из тонкого бокала и укоризненно вздыхала:
— Это ведь первый наш тур для новобрачных. Я его год у руководства согласовывала. Мы так готовились к вашему заезду. Девочки специально номера украшали, свечи закупали. А вы — серьезные люди, работники атомной станции, — и…
Успокоилась она только тогда, когда в книге жалоб и предложений появилась десяток благодарностей типа:
«Мы, молодая семья Петровых, приехали в Ленинград из Свердловска в свое свадебное путешествие. Выражаем благодарность директору гостиницы, милым девушкам-администраторам за теплый прием, выдумку и неформальное отношение к делу. Отдельное спасибо и низкий поклон нашему начальнику за этот незабываемый свадебный тур. Мы этого ему не забудем никогда!»
«Молодоженный» след тянулся за группой всю поездку. Гид в «Эрмитаже», молоденькая худенькая девушка с умными глазами в интеллигентских питерских очечках, вышла навстречу группе и тоненьким голоском спросила:
— Где здесь наши дорогие молодожены?
— Мы здесь, — хором рявкнули двадцать два богатыря, и окна «Эрмитажа» сразу запотели от алкогольных паров.
— И где тут у вас греческий зал? — сразу взял быка за рога один из «женихов».
Девушка все поняла и тихо, но настойчиво попросила веселую компанию уважать величайший в стране храм культуры и, по возможности, от экскурсии не отставать и не теряться. Бойцы притихли и крайне уважительно ходили за девушкой из зала в зал, но половина состава на полях культуры все-таки потерялась.
Вообще «молодожены» вели себя в поездке очень пристойно. Пили вечерами, конечно, и пили знатно, по-уральски, но утром, чисто выбритые и «нашипрованные», все сидели в автобусе, готовые культурно просвещаться. За пару дней перезнакомились с ивановскими туристками со швейной фабрики, и прощальный вечер был действительно похож на вечер молодоженов с танцами при свечах. Приглашенная на прощальный ужин директриса гостиницы пользовалась особым вниманием у галантных уральских кавалеров и все окончательно простила.
— Только на следующий раз вы действительно молодоженов там у себя подберите, а то перед девочками моими неудобно, они так стараются, — говорила она, прощаясь.
Зубов полюбил Ленинград на всю жизнь и потом часто приезжал туда хотя бы на несколько дней.
«Необыкновенный город. Здесь каждый дом, каждый камень — история великой страны», — думал он.
Илья Ильич тогда и не подозревал, что через много лет этот город в очередной раз полностью изменит его жизнь…

     В социалистические времена первого мая вся страна в «едином порыве» выходила на демонстрацию трудящихся. Мероприятие, конечно, планировалось заранее и считалось добровольно-принудительным. Трудящимся выдавали флаги и портреты коммунистических вождей. Народ собирался в отведенных местах, выстраивался в колонны и стройными рядами проходил мимо трибун, на которых стояли и приветливо махали отцы-руководители. Народ, в общем-то, не сопротивлялся и считал это развлечением. Демонстранты брали с собой детей, покупали им разноцветные шарики, с утра принимали по «соточке» на грудь и весело проходили мимо трибун, а потом кучковались и продолжали праздник в лесу с шашлыками или на квартирах.
В этот раз работники вахты вспомнили прикол начальника с «молодоженовским» туром и решили тоже немного пошутить. Сняли с Доски почета станции большой портрет Зубова, приделали древко и с ним пришли на демонстрацию. А внизу портрета еще табличку прикрепили с надписью «Наш Ильич».
Впереди колонны демонстрантов партактив и работники администрации станции с портретами Ленина, Брежнева и тогдашних членов ЦК, а следом лучшая вахта с портретом Зубова и под ним подпись «Наш Ильич». Зубов не пытался их отговорить. Дело в том, что на праздники должен был приехать заместитель министра и он обязательно будет стоять на трибуне, рядом с директором. Зубов очень рассчитывал привлечь его внимание, добиться встречи и поговорить. Но на этот раз заместитель министра не приехал, на праздничной трибуне рядом с директором станции оказался сам парторг. Он, как портрет Зубова увидел, да и еще с такой надписью, в лице переменился. Надулся и красный стал как рак. А тут еще кто-то из вахты крикнул: «Да здравствует наш дорогой Ильич!» И вся колонна: «Ура! Ура-а-а-а!»
После демонстрации вся вахта вместе с женами и детьми собралась в лес на пикник. Мужчины жарили шашлыки, около накрытого на поляне стола суетились жены, рядом играли дети.
Потом были короткие, но емкие мужские тосты. Часто поднимали пластиковые стаканчики за начальника смены и говорили хорошие, добрые слова. Было понятно, что это не пустое подхалимство, а искреннее уважение.
«А может, в этом и есть счастье и профессиональное признание, — думал Зубов. — Не ордена и грамоты, и не Доска почета, а вот эти простые искренние слова».
Домой он возвращался уже поздно вечером. В голове приятно шумело от выпитого. Он вспоминал демонстрацию, пикник и сам себе улыбался.
На одной из улиц он вдруг почти нос к носу столкнулся с парторгом. Было видно, что партийный босс сильно пьян, его даже слегка покачивало.
— Ну что, наш Ильич, думаешь тебе и это с рук сойдет? — зло спросил парторг. — Я тебя все равно посажу, в Сибирь поедешь, лес валить! Я про тебя справки навел. Оказывается, ты у нас классовый враг, дворянский выродок!
Зубов отступил на шаг, сгруппировался и, вложив в удар вес всего тела, как учил когда-то Колька Черт, врезал парторгу прямо в нос. Ему даже показалось, что под кулаком что-то хрустнуло. Парторг ойкнул и свалился навзничь, ломая придорожные кусты.
— Будешь пакостить — убью! — зло сказал Илья, плюнул вдогонку и пошел дальше.
«Вот теперь меня точно с работы снимут, а может, и посадят», — думал он вечером, вспоминая хруст под кулаком.
Партийный нос выдержал и только сильно распух. О своей драке с Зубовым парторг предпочел никому не рассказывать, но через несколько дней собрал внеочередное открытое партийное собрание вахтенного персонала. Открытое — то есть, на нем обязаны присутствовать и члены партии, и беспартийные. После вступительного слова, состоящего, как всегда из отдельных абзацев передовиц газеты «Правда», он приступил к разбору «хулиганского» поступка на демонстрации.
— Я не понял, в чем хулиганство? — спросил с места один из беспартийных работников вахты, — Кого мы обидели? Илья Ильич Зубов во время аварии, можно сказать, весь город спас. А потом, он тоже Ильич, и мы имеем право им гордиться!
— У вас свой Ильич, а у нас свой, — негромко сказал кто-то из зала. Такого «партохульства» парторг не выдержал.
— Я не позволю! — почти кричал он с трибуны. — Как вы смеете сравнивать? Я буду требовать, чтобы виновных наказали!
После этих слов большая часть присутствующих встала и молча покинула зал.
После собрания парторг пошел к директору.
— Это Зубов все подстроил, он разложил вахту, — зло шипел он. — Я требую, чтобы его уволили с работы.
— Зубов лучший начальник смены и возглавляет лучшую вахту в нашем министерстве, — возражал директор. — У меня нет оснований его увольнять. Оперативный персонал на атомной станции — это элита. С ними надо разговаривать уважительно. А потом, вы же помните, что вам сказал секретарь обкома Ельцин. Оставьте парня в покое!
— Натворил ты дел, — говорил на следующий день директор Зубову. — Сходи к парторгу, поговори, извинись. Он ведь точно тебе всю карьеру испортит.
— Это исключено и не обсуждается, — отрезал Илья Ильич.

     Шло время. Директора станции перевели на повышение, и он уехал в Москву в министерство. Главный инженер пересел в директорское кресло. На станции все были убеждены, что место главного инженера, или, по крайней мере, его заместителя займет Зубов, но в министерстве кандидатуру не утвердили. Зубову прямо сказали, что его назначению помешал парторг.
«Не даст он мне здесь хода, — понял Зубов. — Уезжать отсюда надо. Болото это для меня. В Москву рано. Даже если и возьмут в министерство, то в отдел, штаны протирать, там я и скисну. Нет! На другую станцию надо переходить. На Чернобыльской АЭС возле Киева сразу два блока — третий и четвертый скоро пускать будут. Украина — моя родина, мама одна в Черновцах до сих пор живет. Вот туда я и перееду».
В тот же день после смены он зашел к директору и рассказал про свое решение.
«Я тебя понимаю, — сказал директор, — отговаривать не буду. Специалисты на Чернобыльской станции очень нужны. Директора я хорошо знаю. Вместе в институте учились. Поезжай, я позвоню».
Уже через несколько дней Зубов улетел в Киев.
Директор Чернобыльской атомной станции принял его очень тепло.
— Знаю, знаю, слышал. Про то, как ты реактор спас, легенды ходят, и вахта у тебя лучшая по министерству. Значит так, годик поработаешь начальником смены, чтобы освоиться, у нас как раз четвертый блок сдаваться будет, а дальше я тебя в управление возьму заместителем главного инженера, а там и до главного недалеко. Квартиру дадим сразу трехкомнатную. У меня свой директорский фонд есть. В общем, пиши заявление о переводе, я в главке согласую.
Директор тут же подписал заявление Зубова и сказал:
— Ты с ним к парторгу зайди. Пусть визу поставит. У нас на Украине так положено. Здесь идеология превыше всего. Я даже слесаря без визы парторга взять на работу не имею права.
Парторг Чернобыльской станции принял Зубова, как родного, сразу напоил чаем и даже предложил рюмку местной горилки.
— Ты ж ни на роботе, тэбе усе можно, — улыбаясь, говорил он, мешая русские и украинские слова.
— И имя добре — Илья, и по батюшке — Ильич — как Ленин, а у нас станция имени Ленина, и наш дорогой Леонид Ильич Брежнев тоже Ильич, — говорил он, рассматривая заявление. Но сразу его не подписал.
— Ты завтра заходь. Мы еще побалакаем.
Зубов устроился в местной гостинице, поужинал в ресторане, немного выпил и дотемна гулял по городу атомщиков. Красивый, современный, очень чистый город, широкие зеленые улицы, большое красивое водохранилище и до Киева меньше 100 километров. А главное — теплая родная земля, ведь он родился здесь, на Украине, совсем недалеко от Киева. Трехкомнатная квартира, можно будет маму к себе перевезти, и должность заместителя главного инженера. Все, как он мечтал…
Но на следующий день что-то пошло не так. Парторг больше не улыбался и не предлагал горилки.
— Я вчера отправил запрос на Белоярскую атомною электростанцию и сегодня утром получил ответ. Ваш парторг называет вас диссидентом, политически неблагонадежным элементом и пишет, что вы занимаетесь вражеской пропагандой, и ваше место не на станции, а в лагере для политзаключенных. А работаете вы до сих пор лишь потому, что директор станции ваш друг, но и это скоро закончится.
— Но это не правда, мы однажды поругались, и он просто злой на меня, — оправдывался Зубов. — Личная неприязнь.
— Чи злой, чи не злой, но взяты я вас нэ можу, — говорил парторг, возвращая заявление.
Зубов вышел от парторга оглушенным. Это не просто конец мечтам о переводе на Чернобыльскую АЭС, это конец всей карьере. С такой характеристикой его не возьмут ни на одну станцию в стране. Это ловушка, партийная порука!
«Сволочь злопамятная, тварь, — думал Зубов. — Говорили же мне мама и бабушка, что эти коммунистические начальники — все гады. Предупреждали, что молчать надо. Угораздило же меня тогда после аварии выступить!»
Работники его вахты знали, что Зубов ездил на Чернобыльскую станцию за повышением и, конечно, ждали его возвращения.
Зубов честно рассказал о разговоре и с директором, и с парторгом.
— Вот гад, надо ему морду набить, — говорили ребята из вахты, но в душе тихо радовались, ведь Зубова, несмотря на требовательность и иногда чрезмерную педантичность, очень уважали. В его вахте работать было почетно, и не только из-за первых мест в соревновании и премий.
«Мы с ним ничего не боимся, мы с ним как за каменной стеной», — говорили про него работники вахты.
Зубов не оставлял мысли уехать из Заречного. Но неожиданно заболела мама, которая все еще жила на Украине. Он срочно перевез ее к себе, а через несколько месяцев она умерла.
Могилу копали ребята из вахты. Это была еще одна традиция.
На следующий день после похорон Зубов один пришел к свежей могиле.
«Ты прожила очень тяжелую жизнь, я не успел, не смог сделать даже сотой доли того, что должен был для тебя сделать. Прости меня, мама. Но я обещаю тебе, что я добьюсь всего, о чем вы с бабушкой мечтали».
Шло время. Надо было что-то делать, но он не понимал — что.
Как-то, перебирая старые бумаги, он наткнулся на визитку Ельцина, подаренную ему на том странном ночном совещании в банкетном зале ресторана. Борис Николаевич все еще работал первым секретарем Свердловского обкома партии.
Вот он, выход. Это же обещанный патрон в голову противника.
Зубов набрал номер телефона, указанный на визитке.
— Слушаю, — раздался знакомый низкий голос.
— Это говорит Зубов, начальник смены с Белоярской атомной станции, мне надо с вами встретиться.
— Хорошо, — ответила трубка. — Позвони секретарше, она выберет время.
Разговор в кабинете первого секретаря обкома партии был короткий.
— Так чего ты от меня хочешь? — спросил Ельцин.
— Хочу вступить в партию, но мешает парторг.
— Зачем?
— Считаю себя достойным, — потупив голову, тихо ответил Зубов.
— Ты мне не юли. Наверх хочешь, начальником большим хочешь стать?
— Да, хочу, — честно сказал Зубов. — А что, разве это плохо? А если я здесь не нужен, дайте мне нормальную характеристику, и я уеду работать на другую атомную станцию. Специалисты везде нужны.
— В партию он захотел… Я помню, что мне про тебя говорили. Диссидент, враг народа. Скажи спасибо, что тогда тебя не посадили. Работать будешь здесь, на Белоярской станции! Ты с парторгом ужиться не можешь, а в директора захотел!
Разговор был закончен. Зубов встал и вышел из кабинета.
«У них в партии круговая порука, — думал он. — Это капкан. Партийный капкан». Оставалось только ждать, пока парторг сам уйдет со станции или что-то изменится в стране.Шло время. Наконец-то ушел в мир иной старый и уже выживший из ума Брежнев, на его место пришел еще один «кремлевский старец» — Черненко. Этот решил, что главное в стране — идеология. С высокой трибуны, едва шевеля губами, он клеймил позором американский империализм и призывал улучшить и увеличить. Вскоре и он помер. Руководить несчастной страной поставили снова очень старого и больного бывшего руководителя КГБ Андропова. Людей стали в рабочее время отлавливать в кинотеатрах и пивбарах. Видимо, бывший комитетчик решил, что именно эти алкоголики и тунеядцы смогут поднять уходящую в пике экономику страны. Андропов тоже правил недолго и благополучно отошел в мир иной.
«У них там очередь, они и приходят на должность генерального секретаря, чтобы лечь под Кремлевской стеной», — шутил народ.
Ждали очередного старикана, но после пышных похорон, наконец-то, пришел молодой активный Горбачев.
«Места под стеной закончились, этот на Мавзолей нарабатывать будет», — говорили острые на язык беспартийные работяги.
Горбачев с высокой трибуны красиво говорил о светлом будущем, но в стране становилось все хуже и хуже. Продуктов в магазинах стало еще меньше, исчезли вино и водка, даже картошку на Урале стали продавать по талонам.
Несмотря на красивые слова, в стране продолжала править коммунистическая партия.
Зубов, конечно, не мог смириться со своей участью быть «вечным начальником смены», просто у него пока не было возможности изменить это положение. И наконец, судьба предоставила ему шанс.

     В ночь на 1 мая 1986 года работала вахта Зубова. Неожиданно уже под утро сработали сразу несколько датчиков внешнего дозиметрического контроля. Приборы, установленные почти в пяти километрах от станции, показывали сильное превышение допустимого уровня радиации. При этом на самой станции все было спокойно.
«На Урале много предприятий, связанных с оборонкой, где-то произошла авария, и допустили выброс», — подумал Зубов.
Утром во время рапорта он доложил о превышении директору станции.
«Это не Урал, это Чернобыль, уже и до нас докатилось», — горестно сказал директор.
Слухи об аварии на Чернобыльской АЭС уже ходили среди работников станции, но точно никто ничего не знал.
Днем по телевизору показывали праздничную первомайскую демонстрацию в Москве. На несколько минут включили и Киев. Хорошая погода, веселые лица, дети с шариками и флажками.
«До Киева почти пять тысяч километров. Если у нас превышение радиационного фона, что же тогда творится там? — думал Зубов. — Радиацию не слышно и не видно. Болеть люди начнут потом. Это же преступление, там же дети».
Радио и телевидение упорно продолжали молчать. Только однажды диктор в конце новостей будничным голосом сказал, что на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, но она уже ликвидирована и все в норме.
«Как же можно так врать? — думал Зубов. — Ведь всему миру уже понятно, что там произошла страшная радиационная авария».
На Чернобыльской станции работало много выходцев с Белоярской АЭС. В Заречном у них оставались друзья, родственники. Через несколько дней появились первые беженцы. Их рассказы ужасали — взрыв реактора четвертого блока, полная эвакуация жителей Припяти. Домой к беженцам сразу направляли дозиметристов. Все личные вещи, детские игрушки были пропитаны радиационной пылью. Отстирать их даже специальными составами не получалось. Все увозили в хранилище радиоактивных отходов. Женщинам даже длинные волосы приходилось обрезать. Одна семья приехала на личном автомобиле. Корпус удалось отмыть, но внутреннюю обивку пришлось всю ободрать, в хранилище увезли и колеса.
«Это у нас на станции есть дозиметристы, а сколько этой радиоактивной грязи уже растащили по всей стране, там ведь никто ничего не проверяет», — думал Зубов.
В середине мая пришла первая разнарядка. Четыре человека со станции отправили в командировку в Чернобыль.
Чернобыльская АЭС, прекрасный город Припять. Зубов не мог забыть о своей поездке. С одной стороны — там радиационная авария и опасно, но с другой стороны — там вершится история. Именно там сегодня делают то, что еще не делали нигде в мире. Уникальный опыт. Там обязательно будут люди из высшего руководства страны. А значит, это шанс показать себя, вырваться наконец-то из этого болота, из партийного капкана.
«Ты — Зубов, — снова вспомнил он слова бабушки. — Ты всегда должен быть лучше и выше остальных. Ты должен стать великим человеком, это твое предназначение!»
На следующий день он пришел к директору.
— Отправляй в командировку в Чернобыль. Хочу помочь ребятам.
— Ты хоть понимаешь, что там очень опасно?
— Понимаю, но там специалисты нужны, а не олухи царя небесного. Если не я, то кто?
Директор внимательно посмотрел на Зубова. Он прекрасно понял, что не только желание «помочь ребятам» толкает этого очень амбициозного, застрявшего на должности начальника смены парня.
— У меня нет разнарядки на оперативный персонал, требуются трое рабочих и один мастер-ремонтник. Поедешь пятым, я договорюсь. Директора и главного инженера Чернобыльской станции от работы отстранили. Говорят, уголовное дело завели. Всем руководит Борис Щербина, член ЦК, зампред Совета министров, но я когда-то с ним встречался на совещании в Москве, я ему про тебя позвоню.
«Щербина, это же третий человек в стране, — сразу вспомнил фамилию Зубов. — Про него еще говорят, что он личный друг самого Горбачева. Вот он, мой шанс, и я его не упущу!» — твердо решил он.
Уже через два дня Зубов улетел в Киев. В столице Украины все было спокойно, все также ходили трамваи и троллейбусы, люди спешили по своим делам, только детей не было видно. Позднее Зубов узнал, что ребятишек почти всех вывезли из города в санатории и пионерские лагеря. В Киеве в штабе по ликвидации аварии командировочным выдали синие спецовки. Свою одежду велели запаковать в полиэтиленовые мешки. В Припять привезли на специальном автобусе.
Штаб Минэнерго по ликвидации аварии находился в здании райисполкома. С первых минут стало понятно, что в штабе царил невероятный бардак. Все куда-то спешили, беспрерывно звонили по многочисленным телефонам и при этом никто ничего толком не мог объяснить. Казалось, что командировочные здесь никому не нужны. Наконец, после двухчасового хождения по кабинетам Зубову удалось получить направление на проживание в какой-то загородной гостинице и талоны на питание. Гостиницей оказалась обыкновенная сельская школа в пятнадцати километрах от атомной станции. В самом городе атомщиков — Припяти из-за высокой радиации никто не жил. В школе, прямо в классах вместо парт установили раскладушки, на которых и спали ликвидаторы. Питание организовали в столовой.
«Жить можно, еще бы с работой разобраться», — думал Зубов.
Как ни странно, это оказалось сложнее всего.
— Мне нужен Борис Евдокимович Щербина, — сказал он дежурному диспетчеру штаба. — Я начальник смены станции с Белоярской АЭС. Мой директор должен был переговорить с ним о моей работе здесь.
— Бориса Евдокимовича нет, он в Москве, когда будет — неизвестно, ждите, — вяло ответил диспетчер.
— Дайте мне пока любую другую работу, я специалист, начальник смены станции. Работаю в атомной энергетике много лет.
После нескольких часов хождения по кабинетам и ожидания его определили в подразделение по дезактивации территории вокруг станции. Теперь он командовал группой из десяти человек. Дозиметристы заранее определяли наиболее загрязненные пятна вокруг АЭС. Задача — снять верхнюю загрязненную часть грунта, погрузить на самосвалы. Это была страшная, никому не нужная и совершенно бесполезная работа. Все дело в том, что реактор продолжал дышать и плеваться. Внутри него все еще шли радиоактивные процессы горения топлива и графита, кроме того, непосредственно в сам реактор с вертолетов постоянно сбрасывали мешки со смесью песка и бора. Каждый такой сброс сопровождался выбросом радиоактивной пыли, которая пятнами ложилась в округе. Сегодня люди лопатами срезали грунт, грузили на машины и вывозили в специально организованные ямы-хранилища, а на следующий день на это место ложился новый слой радиоактивной пыли. Дозиметрическая обстановка менялась каждый день. Зубова спасал большой армейский дозиметр, который он привез с собой. Автобус довозил группу до города. Дальше группе приходилось идти пешком. Зубов сам проводил первичный инструктаж новобранцам.
— Поймите, это та же война, — жестко говорил он. — Только на войне враг стреляет и сразу убивает, а здесь врага не видно, но он есть, есть везде, на каждом шагу и убивает не сразу. Радиация — это тот же враг. Страшный, коварный враг. Помните — стены здания снижают излучение в десять раз. Без необходимости из помещений не выходить. На место работы проходить строго за мной. Двигаться гуськом. Не отставать, не отвлекаться. Шаг влево, шаг вправо — смерти подобно! Во время работы респираторы не снимать! Не курить!
— Поймите меня правильно, — потом уже спокойнее говорил он. — Радиация тем и опасна, что человеческий организм ее не чувствует. В природе в таком количестве радиации нет нигде. А значит, у людей и животных нет сигнальной системы. Болезни появляются потом. Прежде всего падает иммунитет, а значит, у каждого будут свои болезни. Желудок, легкие, почки. Рвется там, где тонко. Самое страшное — рак. Он может появиться через год, через пять, через десять лет.
Новобранцы согласно кивали, надевали респираторы, но потом в течение дня расслаблялись, снимали надоевшие лепестки. Инструктаж приходилось проводить снова.Щербина появился через пять дней. Пробиться к нему было невозможно. В коридоре перед кабинетом ожидала огромная очередь. Помощник записывал всех желающих, уточнял вопрос и просил подождать.
Выслушав Зубова, он сказал:
— Щербина этим заниматься не будет. Обращайтесь в штаб Минэнерго, там должен быть представитель от вашей станции.
— Мне нужно всего три минуты, у меня для него есть важная информация, — настаивал Зубов.
— Хорошо, но только три минуты, не больше, — наконец-то согласился помощник.
В кабинете, заваленном папками с бумагами, за простым деревянным столом сидел широкоплечий человек с седыми висками и очень уставшими глазами.
— Моя фамилия Зубов, Илья Ильич Зубов, я начальник смены Белоярской атомной станции, вам должен был позвонить мой директор.
Щербина посмотрел на посетителя, явно пытаясь что-то вспомнить.
— Да, звонил, и что?
— Я специалист с большим опытом, а выполняю работу ассенизатора, мусорщика по дезактивации. Совершенно бесполезную работу. Я могу сделать гораздо больше.
— Другой работы у нас нет, мы здесь все дворники и ассенизаторы, — отрезал Щербина. — Нам надо оставшиеся в живых блоки станции в работу запускать. У меня все!
— Блоки станции пускать нельзя! — твердо сказал Зубов. — Причина аварии до сих пор не выявлена.
Зубов повернулся и пошел к выходу.
— Подождите, — вдруг остановил его Щербина, — ваш директор говорил, что вы лучший начальник смены на Белоярке. У меня, кажется, есть для вас достойная работа.
Зубов вернулся и сел на стул, стоящий рядом со столом.
— На станции работает комиссия, — сказал Щербина. — Я хочу, чтобы вы, как практик, ознакомились с предварительными выводами комиссии по причинам аварии и дали независимое заключение.
— Хорошо, — кивнул Зубов. — Мне будут нужны оперативные журналы, показания приборов-самописцев, а также я бы хотел лично поговорить со всеми членами вахты, работавшими в ту ночь.
— Поговорить с ними уже не удастся, — грустно сказал Щербина. — Почти все уже или погибли, или в Москве, в больнице. Но у комитетчиков есть их показания. Я позвоню, и вы получите доступ. Зайдите к ним, это на втором этаже, первый кабинет направо. — У меня все, срок пять дней, идите и работайте, — сказал Щербина, давая понять, что разговор окончен.
В небольшом кабинете на втором этаже за столом сидел человек в точно такой же, как у всех, обыкновенной синей спецовке.
— Полковник комитета государственной безопасности, — представился он после приветствия. — Для начала вам надо подписать некоторые документы.
В подписке о неразглашении государственной тайны первым пунктом стояло:
«Обязуюсь не разглашать любые факты, относящиеся к причинам аварии».
«Это уже вторая подписка о неразглашении причин аварии в моей жизни», — подумал Зубов, но вслух ничего не сказал.
— Здесь вся информация и предварительные выводы комиссии, — сказал полковник, протягивая Зубову толстую красную папку. — Излишне говорить, что все совершенно секретно. Работать вы будете здесь, в специальном кабинете.
Вечером Зубов прочитал заключение. По предварительным данным, во всем был виноват персонал станции. Но по показаниям приборов получалось, что реактор совершенно неожиданно резко, в сто раз, скачком увеличил мощность уже после нажатия аварийной кнопки останова, а это невозможно. Все оказалось не так просто.
— Мне нужен доступ в техническую библиотеку станции, — сказал он комитетчику. Через день он получил ключ и пропуск. Несколько суток Зубов не вылезал из библиотеки. Все документы и чертежи впитали в себя радиоактивную пыль, дозиметристы запрещали выносить их со станции, и Зубову приходилось работать на месте. Он понимал, что и он сам рискует получить большую дозу облучения или хватануть радиоактивной пыли, но другого выхода не было. Чернобыльский реактор отличался от Белоярского, он был мощнее и больше, но принцип работы сохранялся.
На пятый день утром Зубов положил на стол перед Щербиной толстую школьную тетрадь с чертежами, формулами и выводами. В кабинете рядом со Щербиной сидел еще один человек в толстых роговых очках с очень умными уставшими глазами.
— Председатель комиссии, Валерий Алексеевич Легасов, — представил человека Щербина.
«Легасов, Легасов, — лихорадочно вспоминал Зубов. — Это же академик, заместитель директора института по атомной энергии в Москве. Получается, что рядом два очень могущественных и наделенных властью человека, и они будут слушать мои выводы. Вот он, мой звездный час. Шанс показать себя, вырваться из болота!»
— В комиссии работали ученые и чиновники, — начал разговор Щербина. — Научные мужи написали отчет на своем тарабарском языке, а чиновники и сами ничего не понимают. Вы можете, как практик, обыкновенным простым языком объяснить мне, наконец, что собой представляет этот чертов реактор и почему он взорвался?
— Хорошо, — кивнул Зубов. — Тогда начнем сначала. Атомные станции, в целом, очень похожи на тепловые, только вместо угля или газа используется уран, и топливо не поступает извне, а находится внутри реактора. Атомная реакция нагревает воду, превращает ее в пар. Пар вращает турбину, вырабатывает электроэнергию, снова превращается в воду и поступает в реактор. На Чернобыльской станции — четыре блока. На каждом блоке свой реактор типа РБМК. РБМК — это реактор большой мощности канальный. Сам реактор представляет собой сваренный из стального листа куб высотой с девятиэтажный дом и примерно такой же длины и ширины. Куб доверху набит графитовыми блоками размером с обыкновенный шлакоблок. В графите выполнены отверстия, в которые и установлены каналы из тонкой стали и циркония. Почему выбраны именно эти материалы, объяснять не буду, это из области атомной физики и к нашему разговору отношения не имеет. В каналы подается вода, в них же установлены и тепловыделяющие элементы из слабообогащенного урана, которые излучают нейтроны. Под действием нейтронов в каналах идет нагрев, и вода превращается в пар. Мощность регулируют специальными стержнями из бора, которые прекрасно поглощают нейтроны. Когда количество излучаемых и поглощенных нейтронов совпадает, то реактор находится в стадии равновесия. Если управляющие стержни немного приподнять, то мощность увеличивается, опустить — снижается. Все как в машине. Нажал на педаль газа, открыл клапан подачи топлива — машина убыстряет движение, отпустил — замедляет, нашел нужное положение — едет ровно. Только клапанов этих много, более 200, а точнее, 211, и оператор управляет не ногами, а руками.
— Я понятно объясняю? — спросил Зубов. Щербина кивнул. Валерий Легасов молчал, казалось, это ему совсем не интересно, он даже прикрыл глаза.
— До сих пор реакторы РБМК считались гордостью советской атомной науки. Их достоинствами является сравнительная простота изготовления и низкая себестоимость электроэнергии. Но нет добра без худа. Я не буду вам морочить голову хитроумными формулами и терминами. Скажу только, что реакторами этого типа в любых переменных режимах сложно управлять из-за постоянно меняющегося нейтронного потока, но на маленькой мощности добавляется еще один очень неприятный фактор. Все дело в редком газе с красивым названием ксенон, который прекрасно поглощает нейтроны. Ксенон вырабатывается в результате ядерной реакции всегда, но при номинальной мощности он выгорает, а вот при сниженной не успевает. Образуются ксеноновые пузыри, физики называют их ксеноновые ямы. Ксенон при повышении температуры исчезает и разгоняет реактор, при снижении снова образуется и замедляет. Это похоже на качели, которые разгоняют себя сами. Представьте себе, что в огромном двигателе вашей машины больше двухсот цилиндров и клапанов, подающих в них бензин. Сам бензин подается разного качества, то лучше, то хуже, а еще в бензине есть воздух, который то появляется, то исчезает, причем в разных местах по-разному. Двигатель начнет дергаться, его будет трясти. Реактор, конечно, не трясет, но перекос по мощности очень опасен из-за перегрева каналов. Автоматика не справляется. Оператор реактора постоянно вынужден выравнивать нейтронный поток вручную стержнями управления. Мне самому приходилось неоднократно работать в таком режиме и скажу вам, это не просто, очень непросто. Вся спина в мыле. Здесь нужен и опыт, и интуиция. Часто оператор один не справляется, и тогда подключатся начальник смены. Это как игра на пианино в четыре руки, причем прямо с листа и сложной неизвестной партии. Именно из-за этого атомщики часто называют эти реакторы «чемодан без ручки», намекая на то, что и нести тяжело, и бросить жалко.
В нашем случае на четвертом блоке проводилась научная программа испытаний турбины. Она требовала длительной работы реактора на сниженной мощности. Программа очень сложная. Ранее было три попытки ее провести, но все они заканчивались неудачей. Сверху из министерства постоянно нажимали и грозились снять премию. В этот раз на кону не только премия, но и честь станции. Директор — герой социалистического труда, главный инженер — орденоносец, станция носит почетное имя Владимира Ильича Ленина. Оперативному персоналу поставлена задача, во что бы то ни стало обязательно провести программу.
Реактор несколько часов работал на сниженной мощности. Ксенона накопилось много. В какой-то момент оператор упустил ситуацию, и реактор полностью заглох. Находившийся на блоке заместитель главного инженера дает команду снова вывести реактор на мощность. Это прямое нарушение инструкции. Необходимо выдержать сутки и освободиться от ксенона. Начальник смены пробовал возражать, но приказ есть приказ. На атомных станциях дисциплина, как в армии. С одной стороны, это хорошо, но с другой — очень плохо. Жесткое командное управление не дает возможности специалистам самостоятельно принимать решения.
Зубов посмотрел на очень серьезное лицо Щербины и решил немного разрядить обстановку.
— Знаете, на Украине в армии есть такой анекдот: Рядовой спрашивает у старшины: Скажите, товаришу старшина, а вот крокодил, вин литае, чи ни литае?
— Крокодил? Та ты шо, рядовой. Крокодил вин не литае, вин ползае.
— А вот товарищу майор каже, що вин — литае.
— Сам товаришу майор каже! — задумался старшина. Ну тоди … литае. Точно литае, но низэнько-низэнько!
Щербина одобрительно улыбнулся, Легасов так и сидел с невозмутимым лицом и прикрытыми глазами.
— В общем, приказ есть приказ, — продолжил Зубов. — Реактор снова вывели на мощность. При этом пришлось отключить защиту от перекоса нейтронного потока. Иначе реактор не удержать. Я и сам часто отключал ее на этих режимах. Считается, что на маленькой мощности это не очень опасно, оператор вовремя заметит перекос и сам его устранит. Где допустил ошибку оператор реактора — сказать трудно. Огульно винить его нельзя, парень молодой, была ночная смена и слишком сложный режим. Ясно одно — в какой-то момент нейтронный поток в одной части реактора вышел из-под контроля. Произошел быстрый опасный локальный рост мощности. Это первым заметил начальник смены и нажал на кнопку аварийной защиты, сбросив в реактор все поглощающие стержни из бора, чтобы полностью заглушить нейтронный поток. По всем правилам реактор должен был заглохнуть и все. И вот здесь произошло неожиданное. Судя по записям в оперативном журнале, да и по показаниям приборов — мощность реактора скачком выросла выше допустимой более чем в сто раз. Вода в каналах мгновенно вскипела, давление выросло в тысячи раз, перегретый пар разорвал каналы и снес крышу и часть стены реакторного зала. Ядерного взрыва не было, в реакторах этого типа создать критическую массу урана, необходимую для взрыва, невозможно. Но произошел так называемый тепловой взрыв.
Зубов немного передохнул, вытер пот со лба и продолжил:
— Честно говоря, сначала я подумал, что оператор и начальник смены сначала допустили какую-то очень серьезную ошибку, а кнопку останова реактора нажали потом, когда взрыв уже произошел. Именно так и указано в выводах комиссии. Но уж слишком сильный и быстрый скачок мощности. Только ошибка оператора привести к нему не могла, а, значит, была еще какая-то причина. Очень серьезная причина. Я несколько дней просидел в технической библиотеке и очень внимательно изучил устройство стержней аварийной защиты именно этого типа реакторов. Мне кажется, что я нашел истинную причину аварии. Дело в том, что из-за большого ксенонового пузыря, чтобы снова вывести реактор на мощность, пришлось почти все стержни управления полностью извлечь вверх, то есть вывести из реактора. Сами стержни выполнены из поглощающего нейтроны бора, а вот наконечники из графита. Когда начальник смены нажал кнопку аварийного останова реактора, все стержни двинулись вниз, в реактор. В самом начале движения наконечники вытеснили воду из каналов, и вместо воды в реакторе появился графит. Вода, как и бор, хорошо поглощает нейтроны, а вот графит их почти беспрепятственно пропускает. Перед тем, как заглохнуть, нейтронный поток всего на несколько секунд скачком вырос в сотни раз. Но этого хватило, и произошёл взрыв. Это только мое предположение и требует очень тщательного изучения, но если это так, то прямой вины персонала в аварии нет. Да, были ошибки, были нарушения инструкций, но ничего бы не случилось, если бы не эти проклятые графитовые наконечники у стержней аварийной защиты.
Зубов замолчал. Было видно, что он сильно волнуется.
— Так кто все-таки виноват? — спросил Щербина.
— Система. Система и цепочка случайностей, — тихо сказал Зубов. — Один большой начальник из Москвы дал команду во что бы то ни стало провести научную программу испытания турбин, директор и главный инженер не посмели не выполнить приказ, молодой оператор совершил ошибку, но главное — это конструктивные недостатки реактора. Страшная мина была заложена раньше, и рано или поздно это должно было произойти, не на Чернобыльской станции, так на Курской, или на Ленинградской. Вины персонала нет. Более того, в этой ситуации любой другой начальник смены, и я в том числе, действовали бы точно также.
Зубов замолчал. В кабинете повисла тишина.
«Вот сейчас Щербина меня выгонит, — думал Илья. — Скажет, мальчишка, недоумок, как ты можешь обвинять во всем нашу страну, конструкторов реактора, руководство в Москве!»
Сидящий за столом с прикрытыми глазами и молчавший до этого академик Легасов, вдруг открыл глаза, распрямился и сказал:
— Вы совершенно правы. Вообще-то и комиссия пришла к точно такому же выводу. Но нас заставили написать исключительно про вину персонала. Вот теперь вам понятно, почему я не хочу подписывать этот акт комиссии? — продолжил академик, обращаясь к Щербине. — Или вы думаете, что ученые в Международном агентстве по атомной энергии глупее, чем начальник смены и не разберутся в истинных причинах аварии? Вы опять хотите сделать нашу страну исчадием ада и источником лжи в глазах мировой общественности? Необходимо сказать миру правду, остановить все реакторы РБМК, срочно провести реконструкцию систем управления и защиты. Кроме того, чтобы эти реакторы действительно стали более безопасными, необходимо увеличить обогащение урана. Только тогда они станут более устойчивыми при переменных режимах. Это как в той машине, про которую говорил молодой человек. Запас мощности даст свободу для маневра. У меня уже готовы все расчеты.
— Где еще есть такие реакторы? — спросил Щербина.
— На Курской, Смоленской, Ленинградской, Игналинской, Белоярской атомных станциях. Всего шестнадцать блоков, включая три на Чернобыльской станции, — ответил Зубов, — за границей канальных реакторов нет. Это чисто советское детище.
— Вы требуете невозможного, — раздраженно сказал Щербина. — Одновременно остановить на реконструкцию шестнадцать блоков — это оставить без электроэнергии сотни заводов. А чтобы увеличить обогащение урана, надо заменить все топливные элементы, то есть изменить всю технологическую цепочку изготовления каналов. Это десятки, а может сотни миллиардов рублей и несколько лет работы.
— Я не знаю, что делать, но с такими выводами комиссии я в Вену на специальную сессию МАГАТЕ не поеду, — отрезал Легасов. — Пусть Горбачев сам едет и оправдывается.
— Ладно, успокойтесь, я поговорю с Горбачевым, — примирительно сказал Щербина.
— Кстати, а откуда столько радиоактивной грязи вокруг здания станции и в округе? Говорят, что при взрыве в Хиросиме этой гадости было намного меньше.
— Это действительно так, — кивнул академик. — Дело в том, что любое вещество, которое находится под воздействием сильного излучения, само становится радиоактивным. Взрыв выбросил несколько сотен тонн радиоактивного графита, частично превратив его в пыль. Реактор до сих пор «дышит и плюется», отсюда и новые радиоактивные пятна в городе. Кстати, даже человек под действием сильного излучения сам становится радиоактивным и будет опасен для окружающих еще много лет.
— Давайте на этом пока закончим, — подвел итог Борис Щербина. — Итоги комиссии надо пересмотреть.
— А вы дальше будете работать в штабе моим личным помощником — добавил он, обращаясь к Зубову.
Из кабинета Зубов вышел победителем. А ведь была мысль просто подтвердить выводы комиссии, но он рискнул и выиграл. Личный помощник у заместителя председателя совета министров! Это же сто процентов путь наверх, в Москву, в министерство!
Шло время. Зубов продолжал свою работу в штабе. Через несколько дней он еще раз увиделся с Легасовым. Академик сам подошел к нему, поздоровался и сказал:
— А ведь вы мне тогда здорово помогли. Щербина поговорил с Горбачевым и тот согласился, что врать и валить все на ошибки персонала не надо. Я сам поеду в Вену. А вообще, вы молодец. Разобраться в причинах аварии всего за несколько дней непросто, очень непросто. Вы умеете неординарно мыслить и доводить все до конца. Не хотите поработать у меня в институте? Нам нужны практики, работники с реальным опытом работы на атомных станциях. Много не обещаю, но начальником отдела станете сразу. Зарплата, конечно, поменьше, чем у начальника смены на станции, но это Москва и перспективы.
— Мне лестно ваше предложение, — улыбнувшись, сказал Зубов. — Но я производственник и не вижу себя в науке.
— Понимаю, — кивнул Легасов, — но если вдруг передумаете, позвоните. И он протянул Зубову визитку, где кроме рабочего был и домашний телефон.
Говорят, что те, кто действительно воевал в Афгане или в Чечне, не любят вспоминать о войне. А тем более, рассказывать про это время. Также и Зубов потом не любил вспоминать о Чернобыле. В организации ликвидации аварии бардак был страшный. Зубов понимал, что наладить четкую работу всех подразделений сложно, очень сложно. Приходилось решать одновременно множество разных проблем. Нигде в мире не было опыта ликвидации похожей аварии. Самая главная задача — не допустить ее дальнейшего развития, а такая опасность существовала, и она грозила уже глобальной европейской, а может и всемирной катастрофой. Произошло то, чего так боялся Зубов во время аварийной ситуации на Белоярке. Оставшись без охлаждения, урановое топливо расплавилось и прожгло тонкие стальные стенки каналов. Внутри реактора образовалось огнедышащее ядро огромной температуры. Радиоактивное ядро могло сдвинуться вниз, прожечь бетонный фундамент и попасть в подземные воды. Такие подземные ручьи были везде в этом районе, они прямо под землей впадали в реку Припять. А дальше Днепр, Черное море, Европа. Необходимо было любой ценой предотвратить всемирную катастрофу. В разрушенный реактор с вертолетов постоянно сбрасывали мешки со специальной смесью из песка и поглощающего нейтроны бора. Вертолетчики в прямом смысле шли на подвиг, ведь радиация над разрушенным зданием огромная. Реактор продолжал «дышать». Внутри него шли ядерные процессы. Контролировать, что происходит в реакторе, невозможно.
На всякий случай решено было прокопать под реактором тоннель, в который планировалось закачать жидкий азот для охлаждения днища. Работа огромная. Проходчиков собирали со всей страны. Работа шла круглые сутки по четыре часа в смену в нечеловеческих условиях высокой температуры и радиации. Никто не роптал и не отказывался. Все понимали, что надо. Люди шли на подвиг не за деньги и награды. Шли потому, что если не они, то кто?
Социалистическая система делала все возможное. Люди и техника прибывали каждый день, но часто никто не понимал, что с ними делать. Получив команду, военное руководство страны быстро нашло выход из положения. Военкоматы призывали рабочих всех профессий на военные сборы, а потом грузили в вагоны, переодевали и кидали в горнило радиоактивной бойни. Необученные, ничего не понимающие молодые ребята, бродили по пустому городу, «хватали» радиацию везде, где только можно. Зубов организовал своеобразную школу молодого бойца. Прежде чем начать работу, вновь прибывшим проводили несколько занятий, где их обучали элементарным правилам поведения в зоне высокой радиации.
Сам город Припять представлял собой страшное и необычное зрелище. Совершенно пустые улицы, темные окна, полная тишина. В квартирах есть все необходимое для жизни: мебель, посуда, одежда, ковры, телевизоры, холодильники, детские игрушки. Нет только жителей. Почти пятьдесят тысяч человек вывезли в один день. Людям говорили, что это ненадолго, максимум на неделю, и они верили. Брали только самое необходимое — документы, деньги, ценности. Потом их раскидали по пионерским лагерям, гостиницам, общежитиям. Люди ютились в крохотных комнатах без работы, без привычных личных вещей, а главное без понимания, что ждет их в будущем. Один день 26 апреля расколол жизнь на две части — до и после аварии.
Первые дни после эвакуации город совсем был пуст, а потом началось страшное. Как вороны на мертвечину, сюда потянулись «нелюди», те, которые не брезговали поживиться на чужом горе. Началось мародерство. На всех дорогах, ведущих к городу стояли блокпосты, но эта мразь просачивалась по тропинкам. Ночами, когда на город опускалась темнота, они выбивали окна первых этажей, взламывали двери квартир, и выносили все ценное: посуду, дорогую одежду, алкоголь. Их не пугала радиация. Жажда наживы была выше страха. Все, что удавалось утащить, продавалось на рынках Киева и в других близлежащих городах. Редкие милицейские посты не справлялись. Тогда подключили военных. По городу ночами стали ездить бронетранспортеры с зажженными фарами. Несколько человек удалось поймать, их судили, но полностью мародерство остановить не удавалось.
По дороге от города на станцию стихийно образовалось кладбище радиоактивных машин. Сюда привозили автомобили и механизмы, которые не удавалось очистить от радиации до приемлемых уровней. «Жигули», «Волги», грузовые, санитарные и пожарные машины и даже вертолет валялись на свалке. Во времена всеобщего тотального дефицита любая запасная часть от машин на рынках стоила бешеных денег, поэтому вскоре на автокладбище появились мародеры. Они снимали с машин все, что можно было унести с собой. Были попытки даже угона автомобилей.
«Неужели ради денег люди готовы на все? — думал Зубов, — Рисковать своим будущим, здоровьем, здоровьем других людей. Жадность человеческая и глупость беспредельны».
Зубов несколько раз побывал в Припяти. Он помнил этот город другим — живым, веселым, красивым. Сейчас это был город-призрак, мертвый, жуткий.
Больше всего его поразили брошенные домашние животные. Собаки, кошки, облезлые, с кровоточащими язвами на теле. Они лежали прямо на проезжей части улиц, с трудом вставали при виде людей и смотрели на них полными боли, слезящимися полуслепыми глазами. Собаки не лаяли, они молча спрашивали у людей: «За что? За что вы, те, которых мы так любили, сделали с нами это? За что вы нас бросили и обрекли на страшные страдания и мучительную смерть?»
Как специалист, Зубов понимал, что стены и улицы уже не отмыть, радиацию полностью не убрать, а значит город, в который когда-то он мечтал переехать, умер. Умер навсегда…
На ликвидации работало сразу несколько штабов — энергетиков, военных, ремонтников, шахтеров. Часто правая рука не знала, что делает левая. Технику приходилось ждать часами. Бригады простаивали без работы. Необходимо было координировать действия. Этим, вместе с другими представителями штабов и занялся Зубов. Его рабочий день начинался в шесть утра и заканчивался поздно вечером. Ему нравилось, что десятки больших начальников, в том числе руководители штабов и даже генералы работали по его планам, слушались его указаний. Иногда он сам звонил в Москву в разные ведомства и министерства, и везде выполняли его заявки и просьбы. Имя Бориса Щербины знали всюду.

Почти два месяца проработал Зубов в штабе вместе со Щербиной. Несколько раз он сам побывал на развалинах четвертого блока, летал над ними на вертолете. Зрелище было ужасающим. У реактора сорвало крышу, разрушило часть стены. Внизу в провале — разорванные трубопроводы, покореженные насосы, все еще дымящийся, тлеющий графит. Никто во всем мире не знал, что нужно делать, работать приходилось с листа. Решения принимались на месте.
На крыше четвертого блока находились выброшенные взрывом куски высокорадиоактивного графита. Фон там был огромный. Роботов для очистки крыши привезли из Германии и Японии. С одной стороны, это была помощь, но с другой — все понимали, что для иностранных фирм Чернобыль — уникальный полигон испытаний техники. К удивлению создателей, роботы сразу сдохли, электроника из-за сильной радиации давала сбой. Привезли даже хваленый советский луноход, но и он не смог работать и его отправили обратно.
«Это вам не Луна, это Чернобыль!» — говорил оператор.
И тогда было принято решение направить на уборку людей.
«Биороботы» — назвал их кто-то, и это название прижилось. Молодых ребят одевали в защитные костюмы, противогазы, давали в руки лопаты и выпускали на крышу. Надо было сбросить куски графита вниз в реактор. Счет шел на секунды. Защитные костюмы и маски спасали от радиоактивной пыли, но не спасали от проникающего везде рентгеновского излучения. На всех работающих станциях допустимой годовой дозой облучения всегда считалось 5 бэр. Бэр — это биологический эквивалент одного рентгена. У военных в их инструкциях и планах ведения военных действий допустимая доза — 25 бэр. На Чернобыле планку подняли до 50 бэр. Абсолютной смертельной дозой для человека считается 500 бэр. Лучевая болезнь первой стадии наступает при полученной дозе в 100-150 бэр. Разрешенные 50 бэр сразу не вызовут лучевой болезни, но последствия обязательно будут. Первыми при облучении страдают красный костный мозг и гонады, то есть иммунитет и генофонд. Причем дети-уроды могут рождаться в третьем, четвертом и даже в пятом поколении. Тысячи, десятки тысяч человек бросила система на ликвидацию страшной аварии. За чьи-то ошибки расплачивалась она жизнями и здоровьем настоящих и будущих поколений.
Любой ценой снизить уровень радиации вокруг АЭС считалось главной задачей. Несмотря на возражения специалистов, руководство страны требовало в кратчайшие сроки пустить три уцелевших после аварии блока. Это было больше политическое, чем экономическое решение.
— Пускать блоки на Чернобыле нельзя! — говорил Зубов Щербине. Щербина молча кивал, но Зубов видел, что подготовка к пуску продолжалась.
Коммунистическим вождям надо было всему миру показать, что не все так страшно, что Чернобыльская станция может работать, а то, что это опасно для жизни и, главное, что все может повториться, не столь важно. Жестокая, бесчеловечная система.
При входе на станцию строителями был установлен мраморный бюст Ленина. Вокруг него когда-то была большая клумба с цветами. Цветы вместе с радиоактивной землей срезали и вывезли на свалку. Бюст пытались отмыть специальными растворами, от которых он почернел и пошел пятнами. Пегий вождь мирового пролетариата черными глазницами смотрел на дело рук своих последователей.

     В конце второго месяца работы на аварии Зубова с сильными болями вывезли из Чернобыля на скорой помощи в Киев, а оттуда специальным санитарным самолетом в Москву, в шестую клиническую больницу, где лечили чернобыльцев. У него неожиданно открылась большая кровоточащая язва желудка. Настоял на лечении и организовал машину и санитарный самолет сам Щербина.
— Выздоравливай. Из больницы выйдешь — позвони. Будем работать вместе, в Москве, — напоследок сказал он.
Шестая клиническая больница в Москве специализировалась на лечении чернобыльцев. В одном из корпусов организовали настоящий санпропускник. Врачей туда допускали только в спецкостюмах. Там пытались лечить от лучевой болезни тех, кто получил большую дозу при ликвидации аварии. Не лечили, а именно пытались лечить, так как лекарств от лучевой болезни нет. Все те, кто в первые часы находились рядом с реактором — пожарные, оперативники, ремонтники умерли почти сразу. Их хоронили в полиэтиленовых пакетах и сверху заливали бетоном. Сейчас в больнице лежали те, кто начинал работу по ликвидации аварии в первые дни, когда еще ничего не было понятно, или позже хватанули большую дозу по недосмотру или халатности.
Зубова после тщательной проверки дозиметристом положили в соседний корпус в палату «люкс». Полученная им доза радиации была не столь большой и не вызывала опасного для окружающих вторичного излучения.
— Как там ребята-чернобыльцы? — спросил он у девушки медсестры, которая иногда дежурила в зоне строгого режима.
— Сейчас уже проще. Остались с ожогами, да с язвами. А вот сначала, сразу после аварии, вот тогда тяжело было. Помню — пожарный лежал в отдельной палате, он при жизни охотником был, и все ружье свое просил принести, чтобы застрелиться. Боли страшные, никакие обезболивающие и даже морфий не помогали. Кровь свернулась, мышцы как камень. Две недели мучился, пока не отошел, бедолага.
«А ведь парторг, сам того не ведая, спас меня от мучительной смерти, — вдруг подумал Зубов. — Не вмешайся он тогда, я бы переехал на Чернобыльскую станцию, работал на четвертом блоке и, вполне возможно, уже умер бы от лучевой болезни, или корчился от боли сейчас вместе с этими ребятами в соседнем корпусе».
«Слава КПСС!» — громко сказал Зубов и для верности зачем-то трижды перекрестился. Дежурная сестра, которая находилась в это время в палате, с удивлением посмотрела на него. Вроде на шизика не похож, всего лишь язва желудка, а такую плешь метет. Хотя этих чернобыльцев не поймешь, от радиации может и крыша съехать.
— Не уберег ты себя, видимо, несколько радиоактивных песчинок умудрился проглотить, — сокрушенно говорил седой профессор, разглядывая рентгеновские снимки. — Вот они тебе язвы в желудке и выжгли, да, похоже не только в желудке, но и в кишечнике. Вроде специалист, не мальчик, как же ты так?
— Так ведь там кругом все радиоактивное, не поймешь, где эту заразу зацепишь, ее не видно и не слышно, — отвечал Зубов.
Язв действительно оказалось несколько, они не заживали. Седой профессор горестно вздыхал, разглядывая рентгеновские снимки. Боли становились все сильнее.
— Придется вас оперировать, сударь мой, — наконец сказал он. — Другого выхода нет.
Операция шла больше четырех часов. Пришлось вырезать не только почти половину желудка, но и часть кишечника. Несколько дней Зубов пролежал в реанимации. Его беспрерывно кололи антибиотиками и наркотиками. Потом перевели в ту же самую палату, но колоть не прекратили. По всем нормам желудок должен уже на третий день после операции начать понемногу работать, то есть сокращаться, перемалывая пищу и выталкивая ее дальше в кишечник, но этого не произошло. Желудок молчал, висел мертвой культей, а значит, ни есть, ни пить ничего было нельзя. Совсем ничего, иначе желудок растянется и может разорвать операционные швы.
Определить начало работы желудка, то есть наличие сокращений, можно было только под рентгеном, и почти каждый день Зубов начинал с этого кабинета. Там ему давали выпить белую противную жидкость и смотрели, как на это реагирует желудок.
— Вы меня добьете своим рентгеном, — говорил он профессору.
— Вы уже столько на Чернобыле хапнули, что для вас это уже мелочи, — слышал он в ответ.
Шли дни. Необходимых сокращений желудка не было. Врачи пытались поддержать голодающий организм. Зубов ежедневно проводил под капельницами по несколько часов. Но этого было явно недостаточно, Зубов быстро худел и терял силы. Профессор горестно вздыхал, приводил к нему коллег, устраивал консилиумы.
«Психосоматика, частичная атония внутренних органов, — говорили врачи. — Организм пережил очень сильный стресс. Облучение, операция. Мозг запутался, он потерял способность управлять внутренними органами».
Неделя, две недели… Желудок не работал. Зубов привык в своей жизни все делать сам и самостоятельно принимать все решения.
«Это же мой организм, мой орган, я должен заставить его работать!» — Зубов сжимал кулаки и силой воли пытался заставить желудок работать, он ругался, просил, умолял, но ничего не получалось.
— Надо ждать, — говорил профессор. — Я не знаю, кто создал человека — Бог или сама природа, но это гениальное, очень сложное творение. Иногда мне кажется, что медицина не знает и десятой доли всего, что в человеческом организме происходит. Мы сделали все, что в наших силах. Надо верить в лучшее. В вашем случае вера — лучший лекарь.
Прошло еще несколько дней. Как ни странно, но мозг хотел есть. Даже не есть — жрать. В те часы, когда остальным больным развозили еду по палатам, у Зубова от запахов кружилась голова. Даже простая больничная котлета казалась вожделенным деликатесом. Зубов почти не спал, но в те редкие часы, когда он все же проваливался в сон, ему снилась все та же детская мечта — белая булка с большим куском вареной колбасы. Голод мучал его постоянно. Но есть было нельзя, любая пища просто комком ляжет в желудке, растянет стенки и тогда неизбежны разрывы операционных швов, и все — мучительная смерть. Каждый день утром он заставлял себя вставать с постели и выходить во двор больницы. Он нашел в парке большой старый дуб. Почему-то Зубову казалась, что именно этот мощный ветвистый дуб может передать его мольбы туда, наверх, высшим силам. Зубов не верил в то, о чем так складно рассказывали священники, но он верил, что высшие силы существуют. Там, наверху, где-то в безграничных просторах вселенной, обязательно есть высший разум, который создал эту землю и все живое на ней, этот разум и есть — Бог. Илья вставал на колени, прислонялся лбом к стволу дерева и молился. Он просто просил не дать ему умереть.
— Прошу, умоляю, дайте мне еще десять лет, только десять лет, — шептал он.
Перед лицом возможной скорой смерти десять лет казались бесконечностью. После молитвы он понуро плелся к рентген-аппарату. Все было бесполезно.
Парадокс оперированного желудка заключался в том, что он упорно не хотел сокращаться, но при этом исправно каждый день вырабатывал полтора литра желудочного сока. Эту жидкость оставлять внутри было нельзя. Два раза в день в палате появлялась старшая медсестра — полная, грубоватая, вечно всем недовольная. Она заставлял Зубова глотать толстую, резиновую трубку, и затем откачивала жидкость специальным большим шприцем. Глотать трубку было сложно и противно. Рвотный рефлекс выталкивал ее назад. Пустой желудок выворачивало наизнанку. Тогда Зубов научился сам вводить себе трубку в желудок через нос. Так было проще.
— Ты как факир в цирке, — смеялась сестра, откачивая жидкость. — Повезло тебе, нос широкий и искривлений перегородки нет.
В эти минуты Зубов ненавидел свою жизнь: эту толстозадую насмешливую сестру, пропахшую хлоркой палату и себя, такого жалкого и слабого.
«Тем, кому скучно живется, кто жалуется, что надо каждый день ходить на работу, что платят мало денег, и жена ворчит вечерами, надо привести сюда и оставить на несколько дней — думал он. — Показать, как мучаются от радиоактивных ожогов чернобыльцы, как сутками лежат в реанимации тяжелые больные. Только здесь, в больнице, по-настоящему начинаешь ценить обыкновенную жизнь, возможность самому ходить в туалет, есть, пить, не мучиться от постоянной боли. Обыкновенная нормальная жизнь — это уже счастье!»
Шло время. Зубов худел и слабел с каждым днем.
«Похоже, он безнадежен, — случайно услышал он как- то разговор двух сестричек. — Это все радиация».
«Неужели это конец? Неужели все вот так бесславно закончится? — думал Зубов. — Самое обидное то, что он был в одном шаге от своей цели, ведь сам Борис Евдокимович Щербина пригласил его в Москву, в правительство, а он по могуществу и влиянию третий человек в стране».
От этих мыслей хотелось плакать, но плакать Зубов не умел, и он иногда тихонько выл, сцепив зубы и до боли сжимая кулаки. С этим нечеловеческим воем выходило страшное напряжение, становилось немного легче.
Желание пойти в церковь пришло неожиданно. Зубов собрал остатки сил, кое-как оделся и вышел на улицу. Одежда болталась на нем, как на огородном пугале. На брючном ремне не оказалось нужных дырок, и он просто завязал его на узел. Ему повезло, возле входа в больницу стояло пустое такси, он сразу сел в машину.
— Мне нужен небольшой, но старый, намоленный храм, я хорошо заплачу, — сказал он таксисту. Ехали больше часа. Небольшая белая церквушка с деревянными скрипящими ступенями, слегка покосившаяся ограда. Зубов вошел внутрь, встал на колени у алтаря и закрыл глаза. Одними губами он умолял Бога сохранить ему жизнь. Он говорил простыми обыкновенными словами, так, как просила душа. Когда он поднялся с колен, рядом с ним молча стоял церковнослужитель, совсем молодой, в черной длинной рясе, с небольшой редкой бородкой и совершенно необыкновенными неземными серо-голубыми глазами.
— Пойдем со мной, — просто сказал он.
Зубов прошел за ним, и они попали в небольшую очень просто обставленную комнату.
— Меня зовут Арсений. Миряне называют меня отец Арсений. Ты можешь называть так, как тебе удобно. Вижу, что у тебя большая беда и тебе нужна помощь.
— Болею я неизвестной странной болезнью, умираю, — просто сказал Зубов.
— Тогда тебе надо исповедаться, покайся в грехах своих и станет легче.
— Мне не в чем каяться. Я честно жил всю жизнь. Не воровал, не убивал, не грабил, даже никого не обманывал. За что мне это, за что?
— Никогда не спрашивай у Бога, за что. Всегда спрашивай — зачем. Не хочешь исповедаться, тогда просто расскажи мне про жизнь свою. Не торопись, время у нас есть.
И Зубов совершенно неожиданно для самого себя начал говорить. Он рассказал все, про всю свою жизнь. Про нищее детство, про одинокую маму, про то, что он никогда не видел и не знал своего отца, про бабушку, бывшую дворянку, про то, как дрался на переменах с обидчиками. Как потом упорно учился в институте, как работал сутками на станции, как мечтал стать министром и даже про конфликт с парторгом. Потом Чернобыль — страшная невероятная авария и его работа вместе со Щербиной. И вот сейчас, когда он в одном шаге от своей мечты, он умирает. Умирает медленно, бесславно, от непонятной, неизвестной болезни. Ему самому надо было выговориться, и он говорил, говорил…
Отец Арсений внимательно слушал, не перебивая.
— Я не обманываю, я рассказал все, как есть. Я честно и очень много работал всю жизнь. Я не жалел себя. Так за что мне эта болезнь, за что?
— Когда ты решил поехать в Чернобыль, ты действительно хотел помочь людям или, прежде всего, думал про себя, про свою карьеру? — немного помолчав, спросил Арсений. — Не спеши, подумай хорошенько. Не лукавь.
Зубов долго молчал, глядя в эти необыкновенные, неземные глаза и потом сказал:
— Про карьеру. Я хотел вырваться из жизненного болота. Я знал, что могу гораздо больше и достоин лучшей участи, чем просто начальник смены на Белоярской станции.
— Я очень внимательно слушал тебя, — тихим спокойным голосом сказал Арсений. — Во всем твоем рассказе ты говорил только про себя. В нем нет друзей, даже про жену и детей ты не сказал ни слова. В этом мире ты считаешь себя намного лучше и выше других.
— Да, я действительно гордый человек, я всегда хотел быть лучше других, меня так учили. Неужели это грех?
— Когда-то Бог создал первого светлого ангела. Ангел очень гордился собой и стал считать себя равным Богу. И тогда Бог превратил светлого ангела в дьявола. Страшного, с рогами и копытами — повелителя злых сил. Гордыня — самый страшный, самый первый смертный грех. Быть может, и у тебя это не гордость, а гордыня. Тебя губит чрезмерная цель, которую ты сам себе поставил. Из-за нее ты перестал видеть и понимать тех, кто тебя окружает. У тебя очень умная голова, но она и твой друг, и твой враг. Тебе не тело надо лечить — душу.
— Гордыня, гордость, ерунда все это, — сказал Зубов. — На амбициях и тщеславии построен мир. Это не может быть грехом.
— Гордыня — это и есть амбиции, но чрезмерные, необоснованные. Тщеславие — это любимый грех дьявола, очень коварный грех, он часто скрывается под личиной гордости, и человек сам этого не понимает. Я ничего не утверждаю, ты во всем должен разобраться сам, — сказал напоследок Арсений и проводил Илью к выходу.
«Люцифер — светлый ангел, которого Бог превратил в дьявола. Очень давно он уже слышал что-то подобное от своего тестя-профессора — вспоминал Зубов по дороге домой. — Тогда он говорил об огромной силе атома. Неужели в этом есть какая-то связь и я, сам того не понимая, превратился в гордеца, а потому Бог решил наказать меня?»
Прошло еще несколько дней. Силы были на исходе. Как-то Зубов посмотрел на себя в большое зеркало в холле на первом этаже — тощий, с длинными, наполовину седыми волосами, серым лицом и загнанными несчастными глазами. Он уже с трудом утром вставал с постели, даже перестал ощущать чувство голода. Хотелось закрыть глаза и тихо умереть. Смерть казалась неминуемой.
«Твоя голова — твой друг и твой враг», — вспомнил как-то он слова отца Арсения.
— Мне кажется, что у меня горе от ума, — сказал он при обходе профессору. — Мой мозг беспрерывно работает, он пытается управлять всем сразу, но не может, и из-за этого произошел какой-то сбой программы. Отключите мне голову или я сойду с ума раньше, чем умру от голода.
Зубов подробно рассказал профессору о своем разговоре в церквушке.
— Возможно, вы правы, — задумчиво сказал профессор.
С этого дня Зубову начали колоть очень сильные психотропные препараты. Уже через день он превратился в «растение», то есть жил в каком-то тумане. Все, что происходило с ним и вокруг, его совсем не волновало. Это был странный черно-белый фильм о чужой жизни. Через пять дней появились первые слабые признаки работы желудка.
Потребовался еще почти месяц, чтобы Зубов наконец-то смог обходится без ежедневной помощи врачей.
— Жить, конечно, будешь, — вручая выписной эпикриз, сказал профессор, — но в зону воздействия радиации ни ногой, и про детей забудь, радиация нарушает генетический код. Последствия могут проявиться не только у тебя, но и у твоих детей или даже внуков.
У Ильи была одна дочь. Как и все мужчины, он мечтал о сыне, теперь о мечте придется забыть.
Больше трех месяцев Зубов провалялся в больнице, а потом еще месяц сидел на больничном дома. На Белоярской станции появился сильно похудевший, измученный, с потухшими от постоянных болей глазами.
— Даже не знаю, что с тобой теперь делать, — говорил директор, разглядывая выписной больничный эпикриз. — Давай-ка, дружище, поработай в управлении по подготовке строительства будущего четвертого блока. Отдохни, сил наберись. А там видно будет.
Зубов обреченно кивнул:
— В ссылку посылаешь. Четвертый блок — это совсем болото. Строительство его начнут лет через пять, не раньше.
— Зря ты так. Мы там планируем создать специальный отдел по ядерной безопасности реакторов на быстрых нейтронах, единственный в мире. Лучше тебя на должность начальника не найти.
Начальник отдела в его ситуации вроде и не плохо, но о большой карьере можно забыть. Зубов вспомнил злые крысиные глаза парторга — вот он точно будет рад.
«Ничего, через годик восстановлюсь и опять начальником смены в вахту попрошусь», — думал он.
Осенью, несмотря на возражения МАГАТЕ и мировой общественности, на Чернобыльской АЭС один за другим пустили в работу все три «оставшихся в живых» энергетических блока. Устройство стержней защиты, из-за которых произошел скачок мощности, изменили. Однако обогащение урана в топливных каналах не увеличили. Для этого требовалось изменить всю технологическую цепочку создания урановых элементов.
Отмыть станцию и город от радиации до приемлемых уровней не удалось. Вахтенный персонал поселили в 30 километрах от станции и привозили на специальных автобусах. Люди рисковали своим здоровьем, но у них не было выхода. Если кто-то отказывался работать, то он вынужден был уйти из профессии, на других станциях дали команду «отказников» на работу не брать.
Через несколько месяцев пришло известие, что прямо в Припяти, в зоне отчуждения состоялся суд над «виновниками аварии». Смысл провести суд в пустом радиоактивном городе был понятен. Системе нужно было показать всю значимость произошедшего и примерно наказать виновных. Главного инженера станции в Припять привезли прямо из той самой специализированной больницы в Москве. У него ноги были покрыты кровавыми язвами, не заживали радиоактивные ожоги. Суд не принял это во внимание, ему и директору дали по 10 лет. Чудом выжившему начальнику смены дали 5 лет. Молодого инженера-оператора, который совершил ту самую роковую ошибку, на суде не было. К этому времени он уже умер от лучевой болезни. Всего осудили шесть человек. Все высшее руководство станции. «Шесть стрелочников» — говорили про них на всех атомных станциях страны. Система нашла крайних.
«А ведь если бы не парторг, то я бы уже или умер, или сидел на скамье подсудимых, вместе с руководством станции, — думал Илья Ильич. — Точно сказано — «Бойтесь желаний своих, они иногда исполняются».
Через два года после аварии — 27 апреля 1988 года академика Валерия Легасова нашли повешенным в его квартире. Официальная версия — самоубийство. Но многие в это не верили, считали, что он слишком много знал об истинных причинах аварии, и система заметала следы. Кроме того, Легасов готовил очередной доклад в МАГАТЕ, в котором он намеревался поставить вопрос об останове всех энергоблоков с реакторами типа чернобыльского до тех пор, пока не будет полностью завершена замена урановых элементов. Система не могла этого позволить. Его заслуги признали только в 1996 году. Академику Валерию Алексеевичу Легасову было присвоено звание Героя России посмертно. На его родине ему установили памятник.
Всего через четыре года после аварии от болезней умер Борис Евдокимович Щербина. После Чернобыля он очень часто и тяжело болел. У него был нарушен иммунитет.
Зубов выжил, его организм с трудом, но смог справиться с последствиями радиоактивного облучения. Правда, уже через несколько месяцев он снова слег в больницу с сильными болями, потом еще раз, и еще. Больницы, врачи, лекарства плотно и навсегда вошли в его жизнь. Он продолжал работать на станции, но к оперативной работе врачи его так и не допустили.
В Заречном появился скромный памятник чернобыльцам. Каждый год 26 апреля жители приносили к нему живые цветы. Среди них всегда был и Илья Ильич.
Зубов внимательно следил за событиями в Москве в августе 1991 года. Он искренне болел за Ельцина и радовался, когда тот одержал победу.
Руководящая и направляющая роль партии закончилась навсегда. Парторг исчез со станции, не прощаясь. К власти в стране пришел знакомый Зубову Борис Николаевич Ельцин. Но вместо ожидаемого всеми расцвета и всеобщего благополучия наступил тяжелый экономический кризис, разгул бандитизма, война в Чечне, нищета среди простого народа. Все было совсем не так, как представлял себе в своих мечтах Зубов. Он часто вспоминал Париж и беззаботных французов.
«Но почему? Почему, мы не можем наладить жизнь в своей стране? Неужели система так угробила генофонд России, что мы уже никогда не сможем жить нормально, так, как живут во Франции или в Германии? Или все дело в том, что к власти в стране снова пришли все те же коммунисты?»
В атомной энергетике наступили тяжелые времена. Строительство четвертого блока полностью прекратили. Неуемная натура Зубова не могла смириться с этим положением, и вскоре он добился возможности перевода в министерство. Помогли наработанные во время работы в штабе ликвидации аварии на Чернобыле связи и бывший директор станции, который сам ушел на работу в Москву. По его рекомендации Зубову предложили должность начальника небольшого отдела с перспективой стать руководителем управления.
Для утверждения перевода потребовалась встреча с самим министром. Зубов специально прилетел в Москву. В приемной министра его ждал начальник отдела кадров. Пахнущий дорогим парфюмом, щеголеватый москвич в модном костюме и дорогом галстуке с иронией оглядел видавший виды отечественный пиджак Зубова и помятые после самолета брюки. В приемной пришлось ждать больше часа, при этом кадровик не проронил ни слова. Казалось, что личность Зубова его совершенно не интересовала.
В светлом кабинете во главе длинного стола, предназначенного для небольших совещаний, сидел человек с каменным, ничего не выражающим лицом. Кадровик с подобострастным поклоном подал министру папку с личным делом Зубова. Министр жестом отпустил подателя и указал Зубову на стул. И тут случилось невероятное. Начальник отдела кадров не поворачиваясь начал пятится назад к выходу. Делал он это очень ловко, при этом на его лице так и застыло подобострастное выражение. Только возле двери он повернулся и беззвучно покинул кабинет. Это необычное поведение совершенно не удивило министра. Он молча открыл папку и несколько секунд разглядывал содержимое.
— Я вас помню, — наконец сказал он. — Вы на Чернобыле у Щербины помощником работали, а я тогда с инспекцией приезжал.
Зубов молча кивнул.
— Хороший мужик был Щербина, сильный, себя не жалел, вот и сгорел на работе, — продолжил министр.
— Тогда нельзя было себя жалеть, если бы не Щербина, то последствия аварии могли быть гораздо тяжелее, — тихо сказал Зубов.
— Сложно вам здесь работать будет, — вдруг мягко, как-то по-человечески сказал министр. — Вы твердо решили?
— А у вас все так задом из кабинета выходят? — вместо ответа спросил Зубов.
— Этого никто не требует, каждый сам для себя решает, — отмахнулся министр.
— Тогда твердо.
Министр кивнул и размашисто подписал заявление.
У Зубова началась другая, столичная жизнь.
Москва поразила его резкими контрастами и своей новорусской неприкрытой кичливостью. С одной стороны — в метро серые усталые бедно одетые люди, с другой — дорогущие огромные лимузины и фантастические цены. Чайник чая в ресторане в центре города стоил столько, сколько десять полноценных обедов в рабочей столовой, а чтобы купить туфли в ГУМЕ, простому инженеру пришлось бы работать несколько лет.
В отделе приняли нового начальника совсем не ласково. На это место метили сразу несколько человек, и получилось, что он перешел им дорогу. Очень быстро Зубов понял, что имел в виду министр, когда говорил, что работать ему будет сложно. Новоявленного «варяга» грызли и кусали со всех сторон. Несколько раз пытались откровенно подставить, срывая работу всего отдела.
В то время новые правители России уже успели полностью ограбить народ, запустив в стране гиперинфляцию, а теперь устроили новый эксперимент — объявили жесткую кредитно-денежную политику. То есть живых денег предприятиям, в том числе и атомным станциям, почти не давали. Как следствие, расцвел бартер, так называемые зачеты. По министерству бродили ходоки с предложениями поменять киловатты производимой электроэнергии на трубы, краску и даже колбасу. На зачетах наживались все, кроме самих производителей. Зарплаты у чиновников в министерстве были не большие, но почти все щеголяли в дорогих костюма, сверкали швейцарскими часами и приезжали на работу в собственных импортных автомобилях. Атомная энергетика интересовала их только как источник быстрого дохода. В курилках устраивали коммерческие совещания, заключали сделки, многие открыто мечтали хапнуть десяток миллионов долларов и свалить за бугор. При этом они крайне пренебрежительно относились к провинции, к обнищавшему до предела народу, который, несмотря ни на что, продолжал работать, кормить и одевать страну. Но самое плохое то, что в министерстве царило абсолютное чинопочитание. На совещаниях у министра чиновники преданно заглядывали шефу в глаза и немедленно соглашались с каждым словом. В работе существовало правило: «Есть только одно мнение, и оно же правильное — это мнение министра».
Зубов часто вспоминал встреченного в старенькой московской церквушке молодого отца Арсения и его слова о страшном смертном грехе — гордыне. Вот здесь, в Москве, среди чиновников и процветала та самая гордыня.
«Основная причина чернобыльской катастрофы — то, что власть имущие не получали достоверную информацию о работе на станциях и принимали желаемое за действительное, — думал Зубов, — они считали, что реакторы этого типа самые лучшие в мире и обеспечены надежной защитой. Их приказы, даже самые опасные всегда выполнялись незамедлительно. И с тех пор ничего не изменилось, стало еще хуже, только добавилась погоня за деньгами».
Зубов часто вспоминал Чернобыль и свою непонятную даже для врачей тяжелую болезнь. Ведь зачем-то высшие силы дали ему эти испытания, и однажды он вдруг понял, зачем. Здесь, в царстве чиновников, он не сможет ничего изменить, и чем выше будет подниматься по карьерной лестнице, тем больше будет интриг, жадности, лести и пустого тщеславия, а, значит, он снова попадет в капкан гордыни. Зубов начал искать другую работу и вскоре, к удивлению сослуживцев, ушел из министерства в независимый «Научно-технический центр по ядерной и радиационной безопасности».
— Ты знаешь, а я ведь тебя понимаю, — неожиданно сказал министр, подписывая заявление. — «Гадюшник» здесь, и ничего с этим не поделаешь.
Центр создали сразу после аварии на Чернобыле и специально сделали его независимым от министерства. Именно здесь проводилась экспертиза ядерной безопасности действующих и разрабатывались системы защиты будущих станций. Зубова взяли на должность заместителя руководителя Центра. Помогли знания языков и большой практический опыт. Здесь не было «откатов» и легких денег на зачетах, зато была действительно полезная работа. Именно с его помощью был разработан и выполнен комплекс мероприятий, который позволил МАГАТЕ признать реакторы чернобыльского типа полностью безопасными. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию, его научная работа стала основой для разработки новых систем безопасности.
Только почти через десять лет, в начале нового века, наконец-то, продолжили строительство новых атомных станций, в том числе и четвертого блока на Белоярской АЭС. В это время к руководству станции пришли новые люди. Молодые, энергичные, полные задора. Илья Ильич часто ездил в Заречный в командировки. Он продолжал любить этот тихий городок и его людей — честных, порядочных, любящих атомную энергетику и умеющих хорошо делать свое дело.
Однажды Зубову предложили должность директора Центра, но неожиданно для всех он отказался.
— Я специалист-атомщик, а директор — это сугубо чиновничья должность, — говорил он друзьям. — Я чиновником быть не хочу. Большая власть — это наркотик, а наркотик всегда застилает глаза. В жизни много других радостей кроме власти — семья, друзья, путешествия.
«Было время, когда я мечтал всю страну к лучшему изменить, но не получилось, значит — не судьба. Самое главное — я жив и на свободе», — иногда думал Зубов, вспоминая пережитое. — «Слава КПСС!»

     13 марта 2011 года было обычное воскресенье. Зубов собирался съездить на дачу, когда неожиданно зазвонил домашний телефон.
— Добрый день, с вами говорят из Федеральной Службы Безопасности, — сказал незнакомый голос. — Вам необходимо приехать на совещание, это не займет много времени, машина уже вышла.
«Вызов в ФСБ, чего им от меня надо? — думал Зубов. — С секретными документами я в последнее время не работаю. Порочащих связей вроде не имею. Может где-то авария на подведомственной станции, но тогда меня бы известили из Центра».
Большая черная машина привезла его к известному всей стране зданию на Лубянке.
В небольшом светлом кабинете Зубова очень приветливо встретил руководитель отделения, курирующего работу атомных станции. Его назначили недавно. Интеллигентный, очень вежливый, он иногда присутствовал на совещаниях в Центре. Комитетчик никогда не носил форму, но все знали, что он имеет звание полковника.
— Хочу сразу вас успокоить, — сказал хозяин кабинета, после приветствия. — С нашими объектами в России все хорошо, речь пойдет о Японии. Там на одной из атомных станций произошла радиационная авария, которой уже присвоен седьмой, наивысший, уровень опасности. Такой уровень был только при аварии в Чернобыле.
— Мы едем в Японию? — с улыбкой спросил Зубов.
— Пока нет, — серьезно ответил полковник. — Но мы обеспокоены произошедшим, ведь рядом наше побережье, Сахалин, Владивосток. Мне поручено получить мнение специалистов о возможном развитии аварии. Руководство центра посоветовало обратиться к вам, как к специалисту высокого класса. Для начала вам надо подписать вот этот документ.
Комитетчик положил на стол листок бумаги с напечатанным заранее текстом.
«Обязательство о неразглашении государственной тайны, — прочитал Зубов заголовок. — Это уже третье обязательство такого рода в моей жизни», — подумал он, подписывая документ.
— Ничего особо секретного в той информации, которую я вам сейчас сообщу, нет, — успокоил его полковник. — Правительство Японии не делает из аварии тайны, но некоторые данные нами получены из неофициальных источников, так что лучше вам об этом совещании никому ничего не говорить.
Хозяин кабинета развернул экран монитора компьютера, так чтобы его мог видеть Зубов.
На экране черная огромная волна из океана быстро надвигалась на город. Беспрерывно выла сирена. Вот уже перевернуты и разбиты ударом о берег небольшие рыбацкие суда, подхвачены потоком и поплыли, вращаясь и сталкиваясь, стоящие на набережной автомобили, а волна все движется дальше, разрушая маленькие частные домики и затопляя прочные бетонные строения.
— Землетрясение силой в девять баллов произошло в Тихом океане в 180 километрах от побережья двое суток назад, 11 марта, в 9 часов утра по московскому времени, — сказал комитетчик. — Сдвиг грунта на дне океана вызвал цунами. Высота волны пятнадцать метров, скорость движения три метра в секунду, убежать невозможно.
На следующих кадрах уже вечерние съемки. Видны перевернутые машины, дома без крыш, смытые мосты и дороги. На горизонте полыхает огромное зарево. Затопленный полуразрушенный город горит.
— Это горит нефть из нефтехранилища, — подтвердил догадку комитетчик. — Баки разрушены волной цунами, от короткого замыкания линий электропередач начался пожар. Нефть горит прямо на поверхности воды, потушить пожар невозможно. Эти кадры сняты нашим человеком в ближайшем к атомной станции городе. Кстати, название станции и префектуры, где она расположена — Фукусима, что в переводе с японского означает «Остров счастья».
— Не дай Бог такого счастья, — покачал головой Зубов.
— Снимков с самой станции после удара цунами у нас нет, — продолжил полковник. — Но есть снимки территории со спутников. По ним видно, что корпуса выдержали удар волны, но станция полностью затоплена. Японское правительство постоянно информирует нас о принимаемых мерах. Пока ситуация не вызывала опасений. Но несколько часов назад наш спутник засек сильный взрыв на территории станции. Причина непонятна. Японцы молчат.
Хозяин кабинета положил на стол несколько синих папок.
— Здесь основная техническая документация японской станции, описание аварии и действий персонала в первые сутки после цунами. Меня интересуют ваши выводы и оценка возможных последствий. Сколько вам надо времени?
— Для начала два часа, потом видно будет.
— Хорошо, работать будете в соседней комнате.
— Начнем сначала, — сказал Зубов, когда через два часа его снова пригласили в кабинет комитетчика. — На Фукусиме шесть блоков, все реакторы совершенно другого типа, чем на Чернобыле. Если на Чернобыльской станции — «чемоданы с графитом», как их называют атомщики, то здесь графита нет, а есть огромный чайник, или, точнее, толстостенный самовар. Прямо внутри самовара расположены тепловыделяющие сборки с ураном 235. В самоваре и образуется пар, который крутит турбину. Реакторы такого типа делают и у нас в России, называются они ВВЭР, то есть водо-водяные реакторы. Они считаются самыми надежными. Проект станции в Японии и большая часть оборудования разработаны американской фирмы «Вестингауз». Для конечного охлаждения и конденсации пара используется морская вода, поэтому станция построена на самом берегу океана. При строительстве возможность землетрясения учитывалась, от волны построена дамба высотой пять с половиной метров. Но высота волны цунами составила 15 метров, она перехлестнула через дамбу и полностью затопила станцию. К этому времени все реакторы были заглушены автоматикой после сигнала о сильном землетрясении, но ядерным реакторам требуется дальнейшее длительное охлаждение, иначе активная зона расплавится и произойдет радиационная авария. То есть требуется непрерывная работа насосов подачи охлаждающей воды в реактор. Гигантская волна разрушила все линии электропередач, и станция осталась без внешних источников электроэнергии, насосы встали.
— Это понятно, — сказал комитетчик. — Но ведь проектом должны быть предусмотрено такое событие.
— Да, на этот случай предусмотрены дизельные генераторы и специальные аккумуляторные батареи, но они были размещены на нижних этажах станции и оказались полностью затопленными. Произошло самое страшное — полное обесточение станции. Не работали не только охлаждающие насосы, но и все приборы контроля. То есть, оперативники понимали, что рядом плавится зона реактора, а сделать ничего не могли, не было даже освещения. Они в темноте, при свете фонариков пытались прочитать, что по этому поводу написано в инструкциях, но такого раздела там нет. Авария с полным обесточением разработчиками считалась невероятной.
Зубов немного помолчал, перелистывая страницы одной из папок, потом продолжил:
— Только через 10 часов, собрав аккумуляторы с разбитых автомобилей, они частично подключили приборы контроля. К этому времени вода из «самоваров» полностью выкипела, началось расплавление тепловых элементов с ураном. Охлаждение организовали, подав морскую воду в реакторы от пожарных машин. Но этого, конечно, недостаточно, тем более что нашли только две исправные машины. Это то, что произошло за первые сутки. Дальше у меня информации нет.
— В общем, вы считаете, что ядерного взрыва не было, и угрозы такого взрыва нет, но радиационные выбросы есть и дальше они будут увеличиваться, — кивнул комитетчик. — А что все-таки взорвалось на первом блоке несколько часов назад?
— Скорее всего, это водород, — немного подумав, ответил Зубов. — Дело в том, что сборки с ураном выполнены из циркония и при высокой температуре он вступает в реакцию с паром. Начинается выделение большого количества водорода и тепла. Это так называемая пароцирконевая реакция. Для того, чтобы подать воду в реактор от пожарных машин, необходимо стравить давление в реакторе, а это возможно только открыв предохранительные клапаны. Водород вышел наружу и скопился в здании, ну а дальше достаточно любой искры.
— Как вы считаете, что будет дальше? — спросил комитетчик.
— Повторения радиационной аварии Чернобыля в том объеме, как было там, скорее всего, не будет, — сказал Зубов. — Реакторы этого типа закрыты железобетонным колпаком, который выдерживает прямое падение самолета, поэтому, даже если реактор полностью разрушится, вся радиоактивная грязь останется внутри. Такой колпак, уже после аварии, возвели на Чернобыле, называют его «саркофаг», и он предотвратил дальнейшее расползание радиации. Что будет дальше, зависит от японцев. Надо как можно быстрее наладить электроснабжение станции и запустить насосы охлаждения, иначе дальнейшее расплавление зоны и взрывы водорода неизбежны. Население вокруг станции надо эвакуировать и оставить только персонал станции.
— По нашим сведениям, эвакуация населения уже идет, — кивнул комитетчик. — А что бы вы сделали на их месте? Мне говорили, что когда-то вы оказались почти в такой же ситуации и нашли выход.
— Ну, не совсем в такой ситуации, у меня не было полного обесточения. Вообще-то, я не хотел бы оказаться на месте начальника смены при такой аварии. Полное обесточение — это кошмарный сон оперативника.
Зубов немного подумал, а потом сказал:
— Линии электропередач разрушены. Восстановить быстро не удастся. Дизель-генераторы затоплены. Даже для того, чтобы воду откачать и их просушить, нужна электроэнергия, а ее нет. Здесь требуется необычное решение. Море… Рядом море. Значит можно подогнать корабль, кинуть кабель и запитать станцию от корабля. Подойдет даже большой катер, лучше военный, там мощность мотора и генератора выше. А еще лучше специальное судно для тушения пожаров. Такие есть почти в каждом порту. Там установлены очень мощные генераторы электроэнергии, а, значит, от них можно сразу запустить насосы охлаждения реактора!
Комитетчик с уважением посмотрел на Зубова.
— Действительно необычное решение. Мы передадим его по нашим каналам в Японию. Кстати, мы уже предложили правительству Японии помощь, в том числе и специалистами. Если надо будет, поедете?
— Конечно, — не задумываясь, ответил Зубов. — Там же люди, мои коллеги, и им нужна помощь.
— Хорошо, — кивнул полковник. — На сегодня все, вам спасибо, отдыхайте.
«А ведь в этот раз, соглашаясь на поездку, я не сомневался ни минуты и сделал это не ради карьеры, хотя на Фукусиме тоже серьезная радиационная авария, и там очень опасно, — вдруг подумал Зубов, выходя из кабинета. — Значит, что-то во мне изменилось… Болезнь, та самая тяжелая болезнь, и отец Арсений… Вот так иногда в жизни бывает…»
Впоследствии комитетчик еще несколько раз приглашал Зубова к себе в кабинет. Они вместе обсуждали новости из Фукусимы.
Ликвидация последствий аварии проходила медленно и бестолково. Предложение о помощи специалистами и об использовании корабля не дошло до руководства станции или не было воспринято всерьез. Электроснабжение наладили только на девятый день после аварии, и то частично. За это время было еще два взрыва водорода. Только чудом обошлось без жертв. Радиационные выбросы составили 20 процентов от чернобыльских. Из соседних городов эвакуировали более 160 тысяч человек.
— Проблема японцев — в их вере в инструкции и в бюрократизме, — говорил Зубов комитетчику при анализе последствий аварии. — Хваленая японская дисциплинированность на этот раз сыграла с ними злую шутку. При расчетах брали статистику за последние 400 лет. За это время не было ни одного цунами. Возможность события, при котором станция будет затоплена с моря, не рассматривалась. Американцы боялись больше падения самолета сверху, чем цунами с моря, вот и получился проект с дамбой в пять с половиной метров и расположением дизелей в подвале. Более того, в проекте сказано, что авария с полным обесточением станции и расплавлением активной зоны невероятна, и в инструкциях про нее нет ни слова. Именно невероятна, а она произошла, и тогда они растерялись. Просто растерялись. Первые часы вообще почти ничего не делали, бегали по станции с фонариками и ругались. Им на месте надо было немедленно все решать, а они команды сверху ждали. Через сутки прилетел на вертолете премьер-министр. Посмотрел на все это безобразие и улетел, так ничего и не предложив, а они продолжали вокруг реакторов кругами ходить. В итоге — девять дней без электропитания! Три взрыва водорода с разрушением зданий! В общем, что у нас полный бардак на Чернобыле, что у них, только другой, японский.
— С тех пор мы неоднократно предлагали им свою помощь, — сказал комитетчик. Но Япония очень закрытая страна, они никого не допустили к ликвидации аварии и никого не слушали.
«Гордыня, — про себя подумал Зубов. — И здесь гордыня, только другая, японская».
Зубов продолжал следить за событиями в Японии. Интересно то, что комиссия пришла к выводу, что в действиях персонала не было ошибок. Все свалили на цунами и недостатки проекта. Никого не посадили, но и не наградили. Не за что. Ведь в инструкциях про такую аварию не написано ни слова, а потому работники станции первые дни ничего не делали, а просто ждали указаний сверху.
«Ясно одно — атомная энергия действительно очень опасная штука, — еще раз сделал для себя вывод Илья Ильич. — К ней надо относиться очень осторожно, иначе светлый ангел может мгновенно превратится в страшного дьявола».

     Шли годы. По закону пенсионный возраст у чернобыльцев наступает в пятьдесят лет. На работе Зубова ценили за огромный опыт, знания и трудолюбие, и он еще долго продолжал работать. Но здоровье подводило все чаще и чаще, особенно тяжело стало ездить в командировки. Однажды он сам написал заявление. Проводы были скромными. Стол накрыли в соседнем небольшом ресторане. Длинных пышных речей не говорили. Выпили, пожелали бывшему начальнику здоровья и разошлись.
— Быстро проходит человеческая жизнь, — сокрушенно говорил Зубов дочери. — Только недавно была молодость, мечты, амбиции, а вот уже — пенсия. Впереди старость, болезни, дача — и все.
— Не жалуйся, — говорила дочь, — Ты свою жизнь прожил честно. Целый город когда-то спас. На Чернобыле был. На твоих научных работах по безопасности атомных станций молодежь учится. У тебя есть дочь, внуки — нам есть, кем гордиться.
— А я и не жалуюсь. Большая часть чернобыльцев уже на кладбище. А я вот жив и на свободе, — полушутя — полусерьезно говорил он.
— Тебе отвлечься от грустных мыслей надо, — сказала дочь. — Съезди в Петербург на недельку к своим друзьям.
— А вот это хорошая мысль, — согласился Зубов, — Питер я люблю. Великий город. Завтра куплю билеты.
Он еще не знал, что эта поездка изменит всю его дальнейшую жизнь……Илья Ильич Зубов наконец-то дочитал книгу, которую ему неожиданно подарили в ресторанчике «Добрая акула» Начал он ее читать еще в поезде и закончил уже дома.
«Трепещи, Америка!» Сначала это была забавная, веселая и невероятная история, но последние главы заставили его задуматься.
Историю о том, как один свихнувшийся гений однажды чуть не запустил ракеты с подводной лодки, он уже слышал раньше, когда работал инженером-оператором на Белоярской АЭС. На атомных станциях много бывших подводников. При Советском Союзе ребят, которые служили на атомных подводных лодках, без конкурса принимали в институты на факультет «Атомные станции».
Более того, как-то однажды, уже работая начальником смены, он в одну из спокойных ночных смен привлек специалистов из вахты к решению гипотетической задачи: может ли один человек отключить или обойти все защитные системы, разогнать реактор и в одно мгновение устроить радиационную аварию? Вывод специалистов был однозначным — может. Причем для этого не надо быть гением.
По его предложению тогда установили дополнительный контроль над основными защитными системами реактора и сигнализацию вывели на щит начальника смены.
Много позже, работая в Центре, он анализировал надежность уже установленных систем защиты ядерных реакторов и разрабатывал новые. Как специалист, Зубов прекрасно понимал, что полностью все предусмотреть невозможно. Системы защит везде устроены одинаково — несколько электронных блоков управления, которые запрещают или разрешают какое-либо действие. Скорее всего, кодовый блок системы запуска ядерных ракет устроен по такому же принципу. Конечно, все хорошо просчитано и продумано. Над устройством работали талантливые конструкторы и инженеры. Но любую защиту можно отключить или обойти и подать команду на запуск ракеты. Именно это и сделал на подводной лодке Ген-Гений. Защиты от злого гения нет, хотя бы потому, что он думает иначе, чем простой человек, и обязательно найдет решение. Кроме того, есть еще «его величество случай». Аварии на Белоярской АЭС, на Чернобыле, на Фукусиме считались невероятными, но они произошли. А это были просто цепочки случайностей. Там не было злого умысла.
Тысячи ракет находятся на постоянном боевом дежурстве, каждую минуту они готовы к пуску. Наверняка, как и в министерстве, в котором работал Зубов, чиновники и генералы говорят руководителям ядерных держав, что все под контролем и только они, власть имущие, имеют право решить — когда и в каком случае следует запустить эти страшный ракеты. Но это не так. Выдавать желаемое за действительное — свойство чиновников всего мира. Неужели в высшем руководстве этого не понимают? Неужели нельзя договориться и одновременно изменить условия смертельно опасного противостояния? Слишком высока цена этого, так называемого взаимного сдерживания — жизнь всего человечества! Кроме того, держать эти страшные ракеты в постоянной боевой готовности — это деньги, огромные деньги, а значит, пенсии, зарплаты, больницы.
Зубов зашел на сайт, указанный в книге, набрал номер телефона. Уже через несколько минут разговора он понял, что обязан принять участие в проекте, который затеяли друзья-подводники. Он не должен оставаться в стороне. У него есть время, есть силы, друзья, знания. А теперь появилась новая большая цель, новая мечта, а, значит, — впереди новая интересная жизнь, ведь в любом возрасте жизнь без мечты пустая и скучная.

     В самом центре Москвы, в красивом старинном здании на Старой площади, Александр Иванович Кузнецов и Илья Ильич Зубов сидели за массивным столом в просторном отделанном панелями из мореного дуба кабинете с тяжелыми шторами.
Попасть в это здание с вывеской Администрация президента Российской Федерации, а особенно в этот кабинет, было не просто. Помог случай. К этому времени Зубов уже несколько месяцев активно участвовал в работе по созданию общественной организации, которую задумали друзья-подводники. Зарегистрировать организацию не сложно, но вот дальше все оказалось труднее, чем предполагалось в самом начале работы. Требовалась поддержка, то, что называется «административный ресурс». Просматривая в интернете списки работников Администрации президента, Зубов наткнулся на знакомую фамилию. Оказалось, что он когда-то работал вместе с этим человеком во время ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Тогда это был молодой парень — один из помощников заместителя председателя Совета министров Бориса Щербины. Зубов добился встречи с ним, рассказал про свои планы и после серии телефонных разговоров и согласований Зубова с Кузнецовым, наконец-то, принял один из высокопоставленных чиновников Администрации президента, в чьи обязанности входила работа с общественными организациями.
Большой портрет президента над столом и стоящий рядом государственный флаг России говорили о том, что в этом кабинете решаются очень серьезные дела. Сухощавый, спортивного телосложения человек с очень умными глазами внимательно смотрел на посетителей.
— Я посмотрел устав вашей организации, прочитал книгу, — наконец сказал он. — Более того, я познакомился с этим случаем на подводной лодке из первоисточников. Посмотрел и документы по подготовке программы раздельного хранения боеголовок и носителей. Честно говоря, меня удивило, почему вы начали заниматься этой темой, ведь вы не имеете никакого отношения ни к политике, ни дипломатии.
— Да, — сказал Кузнецов, — мы не политики и не дипломаты, но я много лет провел на подводных лодках рядом с ракетами, а Илья Ильич всю жизнь проработал в атомной энергетике, участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, занимался вопросами ядерной безопасности атомных станций. Мы лучше других понимаем всю опасность сегодняшнего противостояния ядерных держав. Более того, тот случай, который описан в книге, произошел на лодке, которой я командовал.
Кузнецов достал из портфеля положил на стол красную папку.
— Здесь подробное описание 67 чрезвычайных ситуаций, произошедших с ядерным оружием. И это только рассекреченные случаи. С каждым годом их становится все больше.
— Только не надо мне еще говорить, что у нас у всех есть и дети, и внуки, это и так всем понятно, — сказал хозяин кабинета. — Что вы от меня хотите?
— Мы выпустили первый пробный тираж книги, планируем создать не только российскую, а международную общественную организацию и разработать специальный сайт. Но в интернете миллионы разных сайтов, на полках магазинов тысячи книг, дело огромное, поднять его будет очень тяжело, надо, чтобы работала целая команда — политологи, маркетологи, менеджеры. На все это нужны деньги. В общем, нужна государственная поддержка, — сказал адмирал. — В ваших руках есть и деньги, и административный ресурс.
— Все не так просто, — задумчиво сказал хозяин кабинета. — Ваша идея — выйти на переговоры со Штатами не напрямую, а через Организацию Объединенных Наций — очень интересна. Насколько я знаю, вопросы разоружения считаются приоритетными в ООН, и ими занимается «Первый комитет» и специально созданная Комиссия по разоружению, но, если пойти обычным путем и подать предложение в комитет, то это затянется на годы. Организация погрязла в бюрократии. Другое дело — поставить вопрос на Совете Безопасности. Его решения обязательны для всех государств. Для созыва Совета Безопасности действительно есть причины, ведь за последние годы риск случайной ядерной войны неизмеримо вырос. Появились гиперзвуковые ракеты, против которых противоракетная оборона бессильна, террористов, мечтающих столкнуть лбами ядерные державы, все больше и больше, старые договоры рушатся, надежд на новые пока нет. А самое главное — нет постоянного диалога между военными, нет системы взаимного предупреждения.
— Вот видите, то есть мы на верном пути, — сказал Зубов.
— Не спешите, все не так просто. Совет Безопасности собирается по требованию одной из стран, постоянных участников. Это Россия, Соединенные Штаты, Китай, Великобритания и Франция. В Совбезе присутствуют еще 10 стран, состав которых меняется каждые два года. Поставить вопрос на повестку дня может любая страна, организовать это возможно. Для принятия решения требуется 9 голосов из 15. Допустим, что это мы сделаем. Но существует право «вето», то есть решение может заблокировать любая страна из пяти постоянных участников Совета Безопасности. Если инициатором станет Россия, решение обязательно заблокируют Штаты или Англия. Вторично собрать Совбез по этой тематике не удастся. Вопрос завязнет на годы, может быть, навсегда.
— Но почему? — удивился Зубов. — Зачем им блокировать такое решение, ведь оно разумно?
— Во всем мире, и в Штатах, и у нас, существует мощное военно-промышленное лобби. Это же огромный бизнес, бизнес на страхе. То, что вы затеяли, многим может не понравиться.
— Есть древняя истина «Тот, кто не хочет сделать дело — ищет причину, кто хочет — ищет возможности», — жестко сказал Зубов. — То есть, вы не хотите нам помочь, вы боитесь неприятностей от олигархов? Так прямо и скажите!
— Не спешите с выводами, — мягко остановил его чиновник. — Помочь вам я, конечно, хочу, я же нормальный человек, более того, я уверен, что найду понимание на самом верху. Но, если у вас будет явная государственная поддержка, то на Западе вас примут как ставленников Кремля. Еще на стадии сбора подписей под петицией наверняка начнется компания в прессе против такого решения. Я уже вижу заголовки в газетах — «Русские пугают Запад своими террористами» или «Кремль придумал новый хитрый ход». Инициатива собрать Совет Безопасности должна исходить не от правительства и не от дипломатов, а от простого народа. Это очень важно.
— Но нам без поддержки будет очень сложно, — упрямо сказал Кузнецов.
— А вы попробуйте, начните. У вас получилась очень забавная и запоминающаяся книга о том самом случае на подводной лодке, — улыбаясь, сказал хозяин кабинета. — Весело, интересно, и кок обаятельный. Мне кажется, что он на Евгения Леонова чем-то похож. Честно говоря, сначала я очень критично относился к этому вашему магическому доллару, но потом понял, что без него книга стала бы скучной. Я прочитал ее за один день, от души посмеялся, а в конце задумался, — ведь поставленная проблема действительно очень важна. Это очень непросто — рассказать весело о серьезном, а у автора получилось. Книга может иметь читательский успех. Если вам удастся издать и распространить книгу большим тиражом, она может помочь вам. А самое главное — сделать перевод и наладить выпуск за границей. В Америке, в Европе, — ведь это может стать той самой «мягкой» силой, которая подтолкнет страны к переговорам. Думаю, что в России вы быстро найдете сторонников, а вот на Западе все гораздо сложнее. Но попробовать надо.
— Вы сказали, что в России тоже существует военно-промышленное лобби, — значит, обязательно найдутся те, кто может и здесь помешать, — сказал Зубов.
— Вот и посмотрим, кто действительно за мирное будущее, а кто только о деньгах думает. Я сам буду курировать ваш проект и дам вам свой прямой личный телефон. Если кто-то будет мешать — звоните.
— Это как пистолет? — спросил Зубов.
— Не понял. Какой пистолет?
— Много лет назад один очень большой политик называл этот способ «пистолетом». Каждый звонок — как патрон в голову противника.
— Хорошее сравнение, — кивнул чиновник. — Я бы не был столь категоричен, но выводы мы, конечно, сделаем и потом с каждым разберемся. Считайте это нашей негласной поддержкой. И еще, я позвоню одному очень влиятельному и вполне разумному человеку в Штатах и договорюсь о встрече. Он не политик, скорее общественный деятель. Из русских эмигрантов, в Штатах живет давно, связи огромные. Я не буду ему говорить о причине визита. Слетайте в Штаты, подарите книгу, расскажите о вашей программе, мне интересно, что он скажет.
Чиновник встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
— В любом случае, я на вашей стороне, — напоследок твердо сказал хозяин кабинета, провожая посетителей.— Настоящий чиновник, — сказал Зубов, когда друзья вышли из кабинета. — С одной стороны — «я конечно хочу вам помочь», а с другой — «денег нет, но вы держитесь». И как у него все просто — «слетайте в Штаты…». Как будто это в Сочи, или в Казань. А деньги, виза?
— С другой стороны, его можно понять, таких «ходоков», просителей денег, сотни, — задумчиво сказал адмирал. — И потом, он же не сказал «нет». А ведь мог по рукам дать. Не лезьте не в свое дело, и точка! Так что мы на верном пути, и отступать нельзя. Будем работать. Ты, Илья Ильич, поедешь в Америку, ты язык хорошо знаешь.
— Ну да, мне на мою пенсию только по Америкам разъезжать, — буркнул Зубов.
— Деньги мы найдем, ребята помогут, твоя задача — там, в Америке, не сплоховать. Мы здесь в России дальнейшим поиском новых сторонников займемся.

     Илья Ильич Зубов вместе с группой туристов из России стоял на берегу Гудзона и смотрел на тридцатиметровую бронзовую стелу под названием «Слеза скорби». Эту стелу сотворил и передал в дар от российского народа американскому скульптор Зураб Церетели. На постаменте были высечены имена всех погибших в тот страшный день — 11 сентября 2001 года. Почти 3000 человек из 90 стран мира. Вместе с ними погиб и миф о неприкасаемости Америки. Памятник установили на месте бывшей военной базы. Отсюда открывался прекрасный вид на Гудзон, статую Свободы и небоскребы Манхеттена.
Бойкий гид подробно рассказал о трагедии «Найн элэвен», как называют этот день американцы, и в конце добавил, что по данным ЦРУ на подготовку этого теракта Усама бен Ладен потратил 500 тысяч долларов.
— Всего семнадцать долларов на каждого человека, — сказал гид, который уже давно жил в Америке и привык все переводить на деньги.
— Скажите, а если потратить в тысячу раз больше — пятьсот миллионов долларов, можно на эти деньги захватить не самолеты, а пару ядерных ракет? — вдруг спросил Зубов.
У гида округлились глаза, и он несколько секунд беззвучно шевелил губами, видимо прикидывая, что и кого можно купить на эту огромную сумму.
— Наверное, можно, — осторожно сказал гид. — То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, — добавил он известную американскую фразу.
— Тогда пусть спасибо скажут, — отрезал Зубов.
— Что вы такое говорите, — возмутился кто-то из туристов, — там же люди погибли, три тысячи человек.
— Пусть спасибо скажут, что у этого Ладена не было пятисот миллионов долларов. Вот тогда было бы не три тысячи погибших, а минимум десять миллионов, — жестко сказал Илья Ильич.
— Американцы не любят этот монумент. Они считают, что русские прислали не глаз со слезой, а огромную вагину, и в следующий раз воткнут в нее член в виде ракеты, — с улыбкой говорил гид, показывая на огромную вертикальную щель с неровными краями, символизирующую по замыслу автора слезу скорби.
— И воткнут, — согласился Зубов, — только не русские, а какие-нибудь новые Ладены. Подкопят деньжат, подкупят охрану, сопрут у себя в Пакистане пару ядерных боеголовок — а в Пакистане боеголовок уже до хрена наделали, найдут способ притащить их в Америку и рванут — одну в Нью-Йорке, а вторую в Вашингтоне. Религиозные фанатики ради того, чтобы попасть в свой мусульманский рай, сделают все, что угодно. Самое страшное, что ваши вояки, оставшись без президента и конгресса, долго не разбираясь, обвинят во всем Россию и ответят по уже имеющемуся плану. Дальше — пошло-поехало, и все — прощай, человечество.
Гид ничего не ответил, но в конце экскурсии подошел к этому странному человеку.
— Я уже пятнадцать лет в этой стране, — почему-то шепотом заговорил он. — Простые американцы не хотят воевать с Россией. Это политики вас не любят. Они на оружии делают деньги.
— Так скажите им, чтоб угомонились, а то допрыгаются в своем Капитолии, и не будет у них ни денег, ни Капитолия, — отрезал Зубов.На следующий день Илья Ильич долго стоял в центре Манхеттена перед зданием Федеральной налоговой службы США, на котором установлен счетчик внешнего долга Америки. Больше двадцати пяти триллионов долларов! Не миллиардов, а триллионов! Цифра огромная и не укладывается в сознании. Зубов понял одно: мигающее электронное табло каждую минуту увеличивает показания на шесть миллионов долларов. Шесть миллионов в минуту, сто тысяч в секунду. Каждую секунду — целое состояние! Вот это размах! Да и те самые пятьсот миллионов долларов, которые так впечатлили американского гида — не такие уж и большие деньги. Америка занимает их за полтора часа. А на эти деньги можно взорвать весь мир!
Зубов вспомнил старую истину:
«Дай другу денег в долг, подожди немного, а потом попроси их обратно. Вот ты и дерьмо! А здесь не просто дерьмом, тут сразу врагом станешь. Американцы берут деньги в долг и тратят их на свою сладкую жизнь и на вооружение. А страны, как кролики под взглядом удава, все несут и несут свои заработанные денежки. Доллар давно уже ничем не обеспечен, а они все несут. Это же действительно магия! Магия доллара!»
«Значит, это правда, что масоны командуют западным миром и делают так, чтобы страны продолжали давать Америке в долг, — думал он. — Но неужели они не понимают, что рано или поздно это закончится. И что тогда? Крах финансовой системы? Война?» — Зубов махнул рукой и решил, что лучше об этом не думать. Он зашел в ближайший бар, выпил двойную порцию русской водки, и на душе стало легче.

Сюда, в Америку, Зубов прилетел на встречу с тем самым американским общественным деятелем, телефон которого дал московский чиновник.
Илья Ильич специально прилетел на несколько дней раньше назначенной встречи, чтобы побродить по Нью-Йорку. Он очень хотел понять, почему американцы считают себя самыми великими и главными в мире.
«Ничего особенного, — думал Илья Ильич. — Такие же люди, только дома повыше и машины побольше, а одеты даже хуже, чем в Европе. И все время спешат куда-то. Бегут в погоне за деньгами. Жрут на ходу всякую гадость — булки с сосисками и запивают вредной сладкой колой. А русский Брайтон-Бич — просто кошмар с гремящей железной дорогой прямо над головой. Бедные одесситы. Поменять свой прекрасный город на это убожество!»
Но при этом почти на каждом доме — американский флаг. Американцы искренне считают, что они самые лучшие в мире, самые умные и все остальные должны брать с них пример».
«Тщеславие — это мой самый любимый из всех грехов», — вспомнил он слова Аль-Пачино из известного голливудского фильма «Адвокат дьявола».
«Американцы хронически больны тщеславием, дьявол повлиял на их души», — сделал для себя вывод Зубов.
Больше всего его удивил Бродвей. На Таймс Сквер и ночью светло, как днем. Огромные небоскребы сверкают рекламой. Покупай! Покупай сегодня, покупай сейчас и будет тебе счастье! В этом городе человек чувствует себя песчинкой. Крохотным винтиком огромной машины для производства денег. Деньги, деньги! Деньги — это все! Но американцы ежегодно тратили и тратят миллиарды долларов на ЦРУ и ФБР, а Бен Ладена проморгали. Не помогли им и миллиарды долларов во время пандемии коронавируса. Крохотный, невидимый глазом вирус убил сотни тысяч американцев. Но это все мелочи. Возможно, где-то сейчас совсем рядом или на другом конце планеты гениальный безумный хакер изобретает электронный вирус, который убьет сотни миллионов, убьет всю Америку, и произойдет это мгновенно. Неужели они этого не понимают?
Зубов не представлял себе, насколько он близок к истине…

На третий день Зубов позвонил американцу, чтобы уточнить время встречи. Он уже выяснил, что это наш бывший соотечественник, уехавший в Америку много лет назад, еще в 70-х. За эти годы он умудрился разбогатеть в Америке и стал известным ресторатором.
— Вам назначено на завтра, на 13 часов 45 минут, — сухим голосом сказала секретарь. — У вас будет только 15 минут. У нас в Америке время — деньги, — добавила она.
Зубов вспомнил, что московский чиновник не предупреждал о цели встречи:
«Видимо, американец думает, что я приехал что-нибудь просить. Его здесь, похоже, одолели просьбами бывшие земляки».
Он уже понял, что в Америке жизнь далеко не такая сладкая, как ее представляли себе эмигранты. Бывшие русские готовы на любую работу, чтобы хоть как-то выжить в этой стране.
В назначенное время Зубов сидел в большом со вкусом обставленном кабинете с великолепным видом на Гудзон. Сухощавый в дорогом темно-сером костюме хозяин совсем не был похож на ресторатора, а тем более — на любителя хорошо и вкусно поесть.
«У них в Америке все иначе. Ресторатор — прежде всего это менеджер, бизнесмен», — подумал Зубов.
Американец принял его очень сухо. Кивнув вместо приветствия, он указал на стул и вопросительно посмотрел на Илью Ильича.
— Я не займу у вас много времени, — начал Зубов. — Мне не надо от вас ни денег, ни работы. Я ничего не собираюсь у вас просить. Наоборот, я хочу подарить вам вот эту книгу и вот эту папку. Здесь история, которая произошла на подводной лодке в России, а в папке описаны еще несколько чрезвычайных ситуаций, произошедших с ядерным оружием за последнее время, и краткое описание программы, которая может предотвратить случайную ядерную войну.
Зубов встал, простился и вышел из кабинета. Он уложился в три минуты.
Секретарь Алекса Колли, а именно так звали ресторатора, позвонил на третий день.
— Вас ждут сегодня в 19-00, время встречи не ограничено, — коротко сказал он.
«Быстро и четко», — подумал Зубов.
На этот раз в кабинете, кроме хозяина, сидел еще один пожилой человек в строгом костюме и идеально подобранном галстуке.
— Это мой друг, советник одного из очень влиятельных политиков страны, — сказал хозяин кабинета.
Илья протянул свою визитку. Американец благодарно кивнул, но свою визитку не дал.
— Зовите меня Стоун, Джон Стоун. Кстати, вы можете говорить по-русски, я хорошо понимаю, — сказал он с явным американским акцентом.
Зубов понял, что это не настоящее имя, но виду не подал.
— Я прочитал вашу книгу и передал ее содержание моему другу, мы вместе ознакомились и с документами в папке, — сказал хозяин кабинета. — Поднятая тема очень своевременна. Я полностью с вами согласен, что риск случайной ядерной войны в последнее время многократно увеличился. В Соединенных Штатах многие тоже понимают это.
Молчавший до этого Стоун вдруг жестко, глядя прямо в глаза Зубову, спросил:
— Скажите честно — кто вас послал? К какой партии вы принадлежите? Это партия власти или оппозиция? А может вы из КГБ, то есть ФСБ?
— Я не принадлежу ни к какой партии, а тем более не служу в ФСБ — четко сказал Илья Ильич. — Я и мои друзья далеки от политики. Мы просто обыкновенные простые люди. Наоборот, мы создали организацию, которая будет работать вне политических партий, вне религий, вне национальностей. Проблема случайной ядерной войны касается каждого.
— Определенные круги в Америке тоже очень озабочены происходящим, — уже мягче сказал Стоун. — Но вы же понимаете, что гонка вооружений — это и большой бизнес, и большая политика. Никто не хочет войны, но каждый боится оказаться в роли побежденного. Более того, есть те, кто считает, что лучше ударить первым, чтобы не оказаться вторым.
— Но это полное безумие, — сказал Илья.
— Да, это так, — кивнул Стоун. — Наступит ядерная зима, радиация расползется по планете. После вашей чернобыльской аварии рост случаев раковых заболеваний зафиксирован во всем мире.
— Я участвовал в ликвидации аварии на Чернобыле и прекрасно знаю об этом.
— О, так значит вы все-таки бывший военный, ведь аварию на Чернобыле ликвидировали с помощью армии, — сказал Стоун.
— Нет, я всю жизнь проработал в атомной энергетике, но хорошо представляю силу атомного оружия и поэтому я здесь.
— Понятно, значит, мы разговариваем с гражданским лицом, но со специалистом-атомщиком, — кивнул Стоун.
— Беда в том, что в последнее время появились новые страшные виды оружия, — продолжил Зубов. — Гиперзвуковые ракеты, против которых нет защиты. Недавно сообщили, что в России прошли испытания подводной управляемой ядерной торпеды без экипажа. Мощность заряда — 100 мегатонн. Это в пять раз больше мощности всех ракет на любой из подводных лодок. Взрыв недалеко от побережья способен создать радиоактивный цунами в 300 метров высотой. Одна такая торпеда может полностью уничтожить Нью-Йорк вместе с Вашингтоном и сделать непригодным для жизни почти все Восточное побережье США на долгие годы. Торпеда двигается на большой глубине с очень высокой скоростью, и ее невозможно обнаружить.
— Вы сюда приехали нам угрожать? — спросил Стоун.
— Нет. Наоборот, я считаю, что это варварское страшное оружие необходимо запретить, ведь оно направлено против мирных людей и тоже увеличивает риск случайной ядерной войны.
— Я не верю, что это возможно, — задумчиво сказал Стоун. — В России слишком гордятся своими ракетами и ядерными торпедами. Ваш президент рассказывает про них с высокой трибуны, вы любите устраивать грандиозные военные парады и на них показываете всему миру огромные тупорылые ракеты. Мне кажется, что это неправильно. Гордиться оружием, которое может мгновенно уничтожить сотни миллионов людей — все равно, что гордится дьяволом, пусть и ручным. Это не гордость, это гордыня. А гордыня — страшный грех. Вы ведь знаете историю о том, как Бог из-за гордыни превратил светлого ангела в дьявола.
— Знаю, — кивнул Зубов. — Но все не так просто. Русские люди в ракетах видят не оружие нападения, а щит. В отличие от Америки мы пережили не одну страшную войну. В России генетический страх войны. Мы голодать будем, но на ракеты деньги найдем, и никакие санкции нам не помешают. А вот в Америке гордыня — болезнь нации. Американцы считают себя выше всех и лучше всех. Для вас не существуют интересы других народов. Вы поклоняетесь только силе и доллару. Именно США первыми создали ядерного дьявола!
— Стоп, — решительно сказал хозяин кабинета. — Так мы ни до чего не договоримся. Как человек, который родился в Советском Союзе, а потом переехал в Штаты, могу сказать, что этой гордыни достаточно и в Америке, и в сегодняшней России. Я считаю, что именно она не дает сесть за стол переговоров.
— Возможно, вы правы, — сказал Стоун. — Именно неуемная гордыня обеих наших стран может погубить всю планету. Переговоры необходимы, но слишком много недоверия и взаимных обид накопилось между Штатами и Россией. Диалог почти прекратился, я не представляю, каким образом его снова можно начать.
— Мои друзья и я — не политики, и не дипломаты, но у нас есть свой, вполне реальный план, — произнес Зубов.
Он подробно рассказал о предложении создать международную организацию и с ее помощью собрать подписи под петицией в ООН.
— В этом что-то есть, — кивнул Стоун. — Организация, конечно, погрязла в бюрократии, но на сегодняшний день она единственная, имеющая международный вес. Ваши опасения, что резолюция Совбеза будет заблокирована, тоже не лишены оснований. Вы правы, в первую очередь необходимо сильное общественное мнение, и в России, и в Штатах.
— Мы бы хотели сделать хороший литературный перевод книги, которую я вам подарил, и издать ее в Америке, — сказал Зубов. — Мы считаем, что книга может стать той самой мягкой силой, которая может подтолкнуть общественное мнение.
— Книга действительно интересная, — вступил в разговор ресторатор. — У меня есть друзья-издатели, я могу с ними переговорить. А сколько автор запросит за права?
— Автор готов безвозмездно передать права на издание, — уверенно сказал Зубов.
Стоун с удивлением посмотрел на гостя из России.
— Но ведь это труд, а всякий труд должен быть оплачен, — сказал он.
— Автор и мы считаем, что в данном случае надо забыть о прибыли, ведь может случиться так, что жизнь закончится раньше, чем деньги.
— «Жизнь может закончиться раньше, чем деньги» — очень интересная мысль, — задумчиво сказал Стоун. — Надо как-то довести ее до наших конгрессменов.
— Когда-то в Германии появилась небольшая книжка, — продолжил Зубов. — Всего полторы сотни страниц, и стоила она, как две кружки пива. Называлась книжка — «Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса. Никто вначале не обратил на нее внимания, а через несколько лет она перевернула весь мир. Пример, возможно, не очень удачный, там — научный труд, а здесь — обыкновенная художественная книга, да и цели совсем разные. Но скучные научные труды сегодня никто, кроме специалистов, читать не будет, а что произошло на атомной подводной лодке, способной уничтожить мир, может быть интересно многим. Кстати, коммунисты раздавали свой манифест в пивных бесплатно.
— Я вас понял, — кивнул Колли. — Возможно, потребуются изменения в тексте, так сказать, подгонка под американский юмор и образ мысли и, конечно, необходимо изменить название. «Трепещи, Америка!» — у нас примут за прямую угрозу.
— Думаю, что здесь не будет проблем, главное, чтобы идея книги сохранилась.
— Кстати, мистер Зубов, а вы не боитесь, что вами заинтересуется КГБ, ведь вы лезете в государственные дела, — вдруг сказал Стоун.
— Ну и пусть интересуются, мы не делаем ничего плохого, мы не призываем к свержению существующей власти или к беспорядкам. Мы действуем строго в рамках закона. Российский президент неоднократно говорил о необходимости переговоров. Это официальная позиция руководства страны.
— Я тоже так думаю, — кивнул Колли. — Мне нравится название — «Формула Мира». Можно создать постоянно действующий клуб с таким же названием. В Америке любят клубы. Думаю, это может привлечь и политиков, и бизнесменов. Лично я готов принять в этом участие и оказать всевозможную поддержку. Более того, я готов предоставить зал одного из моих ресторанов для заседаний. Мы выпустим клубные карты, и члены клуба будут иметь постоянную скидку во всех моих ресторанах.
«Молодец, — подумал Зубов. — Вот она, американская деловая хватка. Ведь клуб — это прекрасная реклама, а клубная карта и скидки — привлечение новых клиентов, причем состоятельных, с деньгами».
— Давайте пока закончим деловую часть разговора, приглашаю вас на ужин, — весело сказал американский ресторатор.
За столом о политике больше не говорили. Колли расспрашивал Зубова о семье, о детях, внуках, о бывшей работе, интересовался возможностью развития бизнеса в России.
— У меня есть рестораны не только в Америке, но и во многих странах мира, — говорил он. — Я бы с удовольствием поработал и в России, но слишком велик политический риск. К сожалению, у вас экономика очень зависит от политики.
«Обыкновенные люди, — размышлял Зубов. — У всех дети, внуки, работа. Да, мы разные, иначе думаем, но это не повод убивать друг друга, сжечь однажды в ядерном пламени обе великие страны, да и весь мир. Постоянно действующий международный клуб — тоже хорошая идея. Без влиятельных сторонников во всем мире, да и в России, нам не справиться. Слишком большая работа впереди».
После ужина Стоун вызвал машину и сам проводил гостя до дверей гостиницы. Прощаясь, он крепко пожал ему руку и сказал:
— Я вам ничего не обещаю, но я на вашей стороне и сделаю все возможное, чтобы переговоры стали реальностью.

«Похоже, я зря переживал, — этот русский не подозревает, что Магический доллар на самом деле существует, — размышлял Стоун, сидя в машине. — Он считает это выдумкой автора книги, и так, к счастью, будет считать большинство».
Вчера за обедом Колли, смеясь, рассказал ему об этом странном русском и о книге. Стоун сразу согласился на встречу. Обычно он не встречался со столь малозначительными людьми. В данном случае причиной был Доллар, доллар исполнения желаний.
«Запретить издать книгу в России, да и в Америке, невозможно, — думал Стоун, — А это значит, что тайна Доллара уже раскрыта. Не дай Бог, кто-нибудь действительно обнаружит у себя в заначке Магический доллар. Хорошо, если он просто захочет стать богатым, а если это заклятый враг, и он давно мечтает уничтожить Америку!»
«Кстати, надо пробить по своим каналам этого русского, — думал Стоун, разглядывая визитку. — Вдруг он все-таки из ФСБ. Хотя — какая разница, главное, что в России есть желание начать диалог, и это надо использовать, ведь события на подводной лодке могут в любой момент повториться».

«Кажется, мы на верном пути, — размышлял Зубов у себя в номере. — Этот Стоун, похоже, весьма влиятельная личность и очень умный человек. А его слова о гордыне, которая мешает нашим странам договориться, — прямо в точку. Он как будто угадал мои мысли. Получается, что обе наши страны — и Штаты, и Россия — попали в капкан, капкан тщеславия, — вдруг подумал Зубов. — Когда-то я сам был в этом капкане и вырвался из него, только побывав на самом краю, в одном шаге от смерти. Так неужели человечеству надо устроить всемирную радиационную катастрофу, дойти до самого последнего смертельного края, чтобы понять всю опасность капкана, в который загнал его сам Дьявол. «Сатана» — так называют в НАТО российские баллистические ракеты. Значит, понимают, какое это оружие. Надо, надо продолжать работу. Мы сможем добиться нашей цели».
«А все-таки, кто этот Стоун? Ведь он, наверняка, назвал не свою фамилию…»

Придет время, и Илья Ильич Зубов с удивлением узнает, что в этот вечер он познакомился с человеком-легендой. Человеком, которого когда-то называли главным могильщиком Советского Союза. Дело в том, что тот, кто просил называть себя на этой встрече Стоуном, на самом деле был не кем иным, как бывшим директором ЦРУ Стивеном Гроссом. Именно он в августе 1991 года передал Майклу Фишу Магический доллар для доставки его в Россию.
Считается, что история развивается по спирали. В нашем случае она сделала полный оборот и вышла в ту же точку, но на другом уровне. У Стивена Гросса в жизни была своя цель, огромная, грандиозная цель. Он тоже мечтал изменить жизнь всего человечества. Судьба распорядилась иначе. После встречи со «странным» русским Стивен решил, что не все еще потеряно, и он обязательно должен сыграть в мировой истории свою, очень важную роль.
Стивен Гросс всегда был очень амбициозным человеком и занимал высокие посты, и даже сейчас, несмотря на свой преклонный возраст, он все еще работал советником президента Соединенных Штатов Америки.

     Василий Иванович Акуленко пришел на первичный прием лечащего врача в одном из лучших санаториев Сочи. Санаторный врач — милая дама бальзаковского возраста, еще раз внимательно посмотрела на сидящего перед ней вновь прибывшего пациента. Уставшие глаза, потухший взгляд, серое, давно не видавшее южного солнца лицо, мешки под глазами, безвольно опущенные руки.
— Так, на что мы жалуемся? — участливо спросила она.
— Спина ноет, ногу правую тянет, одышка, сплю плохо, и вообще как-то жить не хочется, — вяло говорил Василий Иванович.
— Довели вы себя, довели, — тихим голосом говорила она, заполняя санаторную книжку. — Нельзя так много работать, и нервничать нельзя. Все болезни от нервов. Ну ничего, мы вас поправим. Две недельки, и будете, как новенький.Сюда, в Сочи, Акуленко приехал по настоянию Кузнецова. Бывший командир сам позвонил знакомому директору санатория и попросил помочь другу.
— Ты совсем себя загнал. Так и до инсульта недалеко. Две недели отпуска. И никаких возражений! — командным голосом сказал адмирал.
Директор санатория вежливо принял его, поблагодарил за подаренную книжку, положил ее на краешек стола, заваленного бумагами, и направил на прием к врачу.
— Обязательно прочитайте, это и интересно, и важно, — сказал Акуленко, показывая на книгу.
— Да, да, конечно, — кивнул директор, но было понятно, что он про этот подарок сразу забудет, — уж слишком много толстых папок с документами лежит на его столе.

На улице был уже конец октября. В Петербурге беспрерывно шел серый холодный дождь, в Москве выпал первый снег, а здесь, в Сочи, продолжалось самое настоящее лето, причем не жаркое, удушливое июльское или августовское, а мягкое, ласковое. Днем на пляже по-прежнему загорали и купались поредевшие отдыхающие, вечером можно было надеть приличный костюм. Бархатный сезон, так всегда называли это время в Сочи. Акуленко вставал рано, до завтрака бродил по огромному ухоженному парку. Здесь были собраны растения почти со всего мира. Возле многих из них заботливо установили таблички с названием и местом обитания. Экзотические цветущие кустарники и деревья из Китая, Южной Америки или Африки мирно соседствовали с высоченными соснами. На территории санатория было все: теннисные корты, бадминтонные и волейбольные площадки, бассейн, несколько кафе и ресторанов.
«Удивительный, благодатный край, великолепный санаторий, целый маленький город для отдыха, — думал Василий. — А ведь когда-то здесь были малярийные болота и почти не жили люди. Человеческие руки, огромный труд создали этот рай, а уничтожить все это можно за несколько секунд».
Иногда возвращались тревожные мысли. Но такие мысли приходили все реже и реже. Напряжение последних месяцев потихоньку отпускало. За окнами номера успокаивающе шумело море, наполненный южными пряными запахами воздух обволакивал, заставлял дышать полной грудью. Прошли головные боли, расправилась спина. Однажды утром он с удивлением обнаружил, что больше не ноет поясница, нет мучительной уже привычной тянущей боли в правой ноге. Нормальная жизнь возвращалась с каждым днем. Оставалось всего несколько дней до конца путевки, когда медицинская сестра передала ему приглашение зайти к директору санатория.
— Василий Иванович, дорогой, проходите, — радушно встретил его директор. На столе появился чайник с крепким душистым чаем, конфеты, варенье.
— Чай наш — «Краснополянский», на горных травах, а это фейхоа с сахаром, у вас в Питере такого нет, — улыбался хозяин кабинета. — Как отдохнули? Все ли понравилось?
— Великолепно, — честно сказал Василий. — Лучше любой заграницы. Настоящий отдых. Я даже похудел немного.
— Я прочитал подаренную вами книгу, — наконец сказал директор. — Честно скажу, сначала забыл про нее, но потом на столе бумаги разбирал, наткнулся, начал читать и уже не смог оторваться. Ловко у вас это получилось — весело о серьезном. Я к вам с просьбой. Вы не могли бы у нас перед отдыхающими выступить? Вы ведь подводник, на легендарном ракетоносце, самом большом в мире, в походы ходили. Это всем интересно. А заодно и про книгу свою расскажете.
Василий Иванович наотрез отказался, он не артист и никогда со сцены не выступал.
— Жаль, а идея хорошая, — сказал директор.
— Вечером Акуленко позвонил Зубову. С тех пор, как они познакомились, Илья Ильич уже несколько раз приезжал в Петербург, и они с Акуленко успели подружиться.
— Василий похвалился отдыхом, а потом вдруг неожиданно рассказал про предложение директора.
— Конечно, выступи, прекрасная идея, — сказал Зубов. — Это же наши будущие единомышленники. Причем, они со всей страны в санаторий приехали. Идеальный вариант.
— Нет, я точно не смогу. Вот ты приезжай и выступи. Ты у нас ученый, кандидат наук, выступать умеешь, а я повар, борщ хорошо варю.
— А что, и приеду. У нас в Москве уже холодина, а в Сочи, говоришь, все еще лето.
Уже на следующий день друзья гуляли по санаторию вместе и обсуждали будущую программу вечера.
Илья Ильич привез с собой два десятка книг, их решено было раздать людям во время выступления бесплатно.
— Что, действительно бесплатно? — удивился директор, когда друзья рассказали ему о программе вечера.
— Да, у нас есть небольшой фонд, и мы имеем возможность часть книг раздавать без оплаты.
— Так, может, билеты будем на вечер продавать? Книги окупите и еще заработаете.
— Ни в коем случае, — сказал Зубов. — Это не то дело, на котором зарабатываются деньги.
— Понимаю, — кивнул директор.
Высокий сезон уже закончился, и санаторий был заполнен не полностью, да и большинство отдыхающих предпочли вечером посидеть в местном баре на берегу моря или просто погулять по городу, но все же в зале набралось человек пятьдесят, не меньше.
Вначале Зубов немного растерялся и смущенно говорил, что он не артист, такой же отдыхающий, и не он написал книгу, но через несколько минут успокоился и начал уже спокойно говорить в поставленный на сцене микрофон.
— Сам я не ходил в походы на атомных лодках, но я много лет проработал на атомной станции и неоднократно слышал эту историю от бывших подводников, — начал он.
Зубов простыми, обыкновенными, всем понятными словами рассказал про атомные подводные лодки «Акула», про огромные страшные ракеты и незаметно перешел к той самой истории с Ген-Гением. Иногда он сбивался, смущался, но рассказ получился интересным. Зрители слушали достаточно внимательно, а когда он дошел до истории с подсыпанным в квас слабительным, все дружно смеялись.
Дальше он перешел к тому, что уже есть планы создать международную организацию и собрать подписи под петицией в ООН.
— Мы не просим у вас помощи и тем более денег, — в конце сказал он. — Мы предлагаем принять участие в большом и очень важном деле, которое может изменить мир. На память о сегодняшнем вечере я хочу подарить несколько книг об этой истории на подводной лодке. К сожалению, на всех не хватит, но в дальнейшем те, кто примет активное участие в работе нашей организации, могут тоже получить такие книги в качестве подарка и даже с автографом автора.
У стола сразу выстроилась очередь.
— Скажите, а что стало с этим Ген-Гением? — спросил кто-то, когда книги были розданы.
— Не знаю, — честно ответил Зубов, — его следы потерялись, а вот кок, который своим квасом с пургеном спас мир от ядерной катастрофы, находится здесь, в зале.
Появление на сцене Василия Ивановича зал встретил аплодисментами.
Из зала посыпались вопросы. Большинство зрителей были из Сибири. Нефтяники, шахтеры, металлурги, их жены, дети и даже внуки.
Зрителей интересовало все: сколько длится поход на лодках, сколько платят подводникам, каким образом планируется наладить работу союза и собирать подписи.
На следующий день на Василия Ивановича Акуленко обрушилась слава. Маленького роста, излишне полный, он всегда на людях терялся и даже с незнакомыми мужчинами чувствовал себя неуютно, а женщин вообще побаивался. Слава оказалась безмерной и беспощадной. С ним беспрерывно здоровались, пожимали руку, говорили приветственные слова, ему улыбались красивые женщины, а две девушки вообще устроили фотосессию.
— Можно я вас поцелую, — спросила одна из них и, не дожидаясь ответа, чмокнула в щечку. — Говорят, что вы на подводной лодке служили, весь мир спасли и написали про это книгу. Вы не могли бы дать свой автограф, я дочке расскажу, — говорила милая дама.
— Эту книгу не я написал, — оправдывался Акуленко.
Но это было не важно. Он стал героем. Акуленко краснел, бледнел, заикался.
— Это ты виноват, — говорил он Зубову.
— А ты как хотел, нечего было мир спасать, — хитро улыбался Илья Ильич.
— Я буду гордиться тем, что я имел честь с вами познакомиться, — говорил высокий седой пожилой мужчина, крепко пожимая руку Акуленко.
Вечером друзья сидели в прибрежном кафе. Рядом шумело море, серебрилась лунная дорожка, на небе светили огромные звезды. В какой-то момент Зубов поймал себя на мысли, что он уже давно не чувствовал себя таким здоровым и счастливым. А ведь он всего три дня в Сочи. Это море и южный воздух дали ему силы. А еще дело, большое нужное всем дело, которое он начал вместе со своими новыми друзьями.
— Спасибо тебе, Василий Иванович, — сказал он. — За все спасибо!
На следующий день их попросили зайти к директору санатория.
Директор тепло поблагодарил друзей за проведенный вечер.
— Я внимательно слушал и скажу, что у вас, Илья Ильич, определенно есть талант лектора. Хочу предложить вам продолжить вечера в нашем санатории. Например, один раз в месяц. Мы готовы бесплатно предоставлять вам номер и даже немного заплатить за каждый вечер. Более того, я переговорю со знакомыми директорами других санаториев. В Сочи более 30 крупных здравниц. У вас будет прекрасная работа.
— Спасибо, — улыбнулся Зубов. — У меня в жизни было много разных приглашений, но стать артистом — такого еще не было. Я вынужден отказаться, у меня другие планы.
— Понимаю, — согласился директор. — Тогда у меня есть другая хорошая идея. Санаторий заказывает у вас следующий тираж книги с условием, что в каждой будет рекламная вкладка с информацией о санатории. В этом случае, мы сможем стоимость книг оплатить из средств, выделенных на рекламу. Будем дарить их отдыхающим. Здесь, на отдыхе, самое время книжки читать. Большое дело сделаем и санаторию реклама. Книги ведь по всей стране разлетятся.
— Прекрасная идея, — согласился Зубов. — Мы подготовим договор. Книги вы, конечно, получите по минимальной стоимости.
— Вот и договорились, — улыбнулся директор.
— Надо же, даже на отдыхе мы работу и единомышленников нашли, — улыбаясь, говорил Зубов своему другу.
Он даже представить себе не мог, какие последствия для всего мира будет иметь этот необыкновенный отдых.

     Амир Аббас неторопливо шел по тенистой тихой улице одного из самых дорогих районов Нью-Йорка. Ночью прошел дождь, но к утру тучи исчезли, и день обещал быть солнечным и ясным. Ласковое утреннее солнце только что зазолотило верхушки деревьев и крыши двухэтажных домиков американской мечты. Природа только просыпалась. Многочисленные птицы неистово заливались, прославляя новый день. Состоятельные жители этого богатого района еще нежились в своих постелях, досматривая последние сны. Но Амир не слышал пения птиц, его не интересовала погода и меньше всего беспокоили американцы. Все равно через несколько минут это все исчезнет. У него все готово. Это последние минуты старой жизни, последние шаги по этой грешной земле. Впереди встреча с родителями и друзьями, другая — вечная жизнь, жизнь в раю.
Несколько месяцев назад ему наконец-то повезло. В его фирме появился новый работник. Прекрасное образование, талантлив, а главное, работал в фирме, имеющей секретные контракты с министерством обороны. Был уволен за пьянство, по уши в долгах. В общем — то, что надо.
Амир сумел подружиться с ним, войти в доверие и несколько раз после работы приглашал посидеть в соседнем баре. Сам Амир не пил, но щедро угощал своего нового приятеля. Между делом расспрашивал о прежней работе, а на следующий день корректировал ему задание. Новый работник сам того не подозревая разрабатывал новую программу защиты от вирусов и при этом почти точно копировал установленную в министерстве обороны. Амир неторопливо складывал свой пасьянс, используя полученные знания.
Амир Аббас арендовал небольшой домик в дорогом престижном районе Нью-Йорка, установил там мощный компьютер и вечерами, втайне от всех, разрабатывал нужную программу. И вот теперь все готово. Конечно, полной уверенности, что с одного раза все получится, нет. За это время в министерстве обороны могли сменить программу защиты или установить еще одну. Но тогда это будет разведка боем. Агенты ФБР сразу засекут место атаки на сеть, но Амир уже успеет покинуть район. Полиции достанется сломанный компьютер в пустом арендованном на чужое имя доме. Специальная программа уничтожит все данные в компьютере, а камеры видеонаблюдения засекут лишь мексиканца в форме рабочего. О гриме и форме Аббас позаботился заранее. Уже через два часа самолет унесет его в Лос-Анджелес, а ФБР пусть разыскивает злоумышленника в огромном мегаполисе.
Амир Аббас неторопливо поднялся по ступенькам, открыл дверь, зашел в дом, включил компьютер, еще раз проверил работу всех систем.
«Аллах велик и справедлив», — тихонько одними губами прошептал он и нажал на клавишу запуска. Сотни вирусов устремились в сеть министерства обороны, обходя и пробивая последовательно уровни защиты. У программы всего три этапа. Сначала серия вирусов проникнет в сеть, и на мониторах слежения, связанных со спутниками, появится сигнал множественного запуска ракет с территории России. Следующий этап — рисунок движения ракет в космосе и, наконец, третий этап — наземные системы слежения на территории Соединенных Штатов зафиксируют вход ракет в атмосферу и отделение боеголовок.
Амир закрыл глаза — через несколько минут будет понятно, сработает его план уже на этот раз или потребуется дальнейшая работа.Президент Соединенных Штатов Америки проснулся от резкого необычного звонка красного телефона, стоящего на ночном столике. Это был специальный телефон экстренной связи с командным пунктом министерства обороны.
— Тревога, степень готовности номер один, — коротко сказал дежурный офицер пульта слежения.
Президент быстро встал, накинул халат и через минуту был уже в своем специальном рабочем кабинете в Белом Доме, предназначенном именно для этих целей. Вообще-то раньше ему полагалось спуститься вниз на лифте в подземное убежище, где тоже был оборудован специальный кабинет, но это занимало много времени и, по расчетам военных аналитиков, он просто мог не успеть принять нужное решение. Вступив на должность, президент гордо отказался от этого права и заявил, что если что-нибудь случится, то он умрет вместе с нацией. В кабинете его уже ждал офицер с ядерным чемоданчиком в руках. По сложившейся много лет традиции офицер был одет в форму военно-морских сил США. Президент приложил указательный палец к датчику на поверхности чемодана. Устройство мгновенно отсканировало отпечаток и дало разрешение открыть крышку. На экране компьютера, вмонтированного внутри, уже горел зеленый сигнал тревоги. Всего сигналов было три. Зеленый, синий и красный.
Президент нажал на кнопку прямой связи с министром обороны.
— Какого черта, что у вас там? — не здороваясь, рявкнул он.
— Дежурный офицер докладывает, что наши спутники зафиксировали массированный пуск ракет с территории России, — испуганным голосом сказал министр обороны.
— Тревогу объявили?
— Так точно сэр. Сигнал тревоги первой степени передали на все военные базы НАТО.
Это значило, что летчики уже бегут к своим самолетам, подводные лодки начали подготовку к пуску боезарядов, во всех подземных командных пунктах пуска баллистических ракет дежурные офицеры достали свои личные разрешающие ключи и вставили их в замки запуска.
По нормативам готовность авиации к вылету — 5 минут, подготовка подводных лодок к залпу — 15 минут, для пуска ракет из шахты достаточно всего 1 минуты. Огромная военная машина блока стран НАТО заработала.
На мониторе компьютера ядерного чемоданчика загорелся второй — синий сигнал. Это обозначало, что вражеские ракеты вышли в космос. Единый большой компьютер системы слежения уже рассчитал траекторию их движения и определил возможное место приземления. На экране замелькали названия городов: Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Вашингтон, были и европейские города: Лондон, Берлин… Электронные часы на экране перед названием каждого из городов начали отсчитывать время до возможного приземления ракет в эту точку. Счет пошел на минуты.
«Неужели правда? Неужели — все?» — с ужасом подумал президент. Руки дрожали, на лбу выступил холодный пот. Он приложил палец ко второму сканеру, расположенному внутри чемоданчика. Прошел разрешающий сигнал. Все, теперь, если он нажмет красную кнопку, во все пункты управления пойдет сгенерированный устройством, установленным в чемоданчике, разрешающий код. Но еще есть время, должен загореться еще один сигнал — красный. Именно красный сигнал подтверждает, что вражеские баллистические ракеты достигли территории Соединенных Штатов, вошли в атмосферу, ядерные боеголовки отделились от носителей и устремились к целям. Их засекают наземные станции слежения и передают информацию в единый компьютер. Это и есть точка принятия последнего решения, точка невозврата. Выпущенные ракеты шахтного базирования обратно не вернуть.
С момента, когда загорится красный сигнал, до приземления боеголовок есть всего пять минут. Пять минут до принятия решения, иначе будет поздно. Хотя, даже если у президента случится инфаркт, то разрешающий код может быть передан из подземного пункта управления, но это уже после первого взрыва, а, значит, большая часть американских ракет будет к тому времени уничтожена.
Президент знал, что всего у России около семи тысяч боеголовок, три с половиной тысячи из них находятся в постоянной боевой готовности, и именно они должны быть задействованы при первом ударе. По мощности это примерно двадцать тысяч бомб, взорванных в Хиросиме. Вполне достаточно, чтобы превратить всю территорию Соединенных Штатов и Европы в радиоактивную пустыню.
Но красного сигнала пока нет. Значит, еще не все потеряно.
В эти минуты у президента перед глазами пронеслась вся жизнь. Победы, поражения, жены, дети. Когда-то он был бизнесменом, зарабатывал огромные деньги, несколько раз терял все, становился банкротом. Неудачи не сломали его, наоборот, закалили характер. Он упорно шел к своей цели и вот он на вершине власти — президент самой великой в мире страны, повелитель судеб. Он всегда мечтал сделать свою страну еще сильнее и верил, что это принесет счастье и благополучие всем народам мира. И что? Неужели он станет президентом, который позволил угробить Америку?
«Надо что-то делать, — лихорадочно думал он. — Позвонить русскому президенту? И что это даст? Тот наверняка скажет, что все хорошо, и никаких ракет они не запускали. — Президент вспомнил их последнюю встречу. Умный, жесткий, гордый, президент России не шел ни на какие уступки.      Они так и не смогли ни о чем договориться, и Конгресс ввел очередные санкции. — К чертовой бабушке эти санкции! Все равно они ничего не дали, только обозлили Россию. Неужели русские решили отомстить и ударить первыми?»
Время шло. Электронные часы неумолимо отсчитывали последние минуты.
«А может, это все-таки случайность, нелепая случайность?» — Он вдруг отчетливо вспомнил недавнюю встречу с одним из своих советников, бывшим директором ЦРУ, Стивеном Гроссом. Советник упорно добивался встречи, и президент выделил ему целый час своего времени. Весь этот час Гросс плел какую-то чушь о том, что Магический доллар исполнения желаний все еще в России, и что это перестало быть тайной, говорил про какую-то непонятную книгу, про необходимость срочных переговоров с Россией.
«Совсем свихнулся старик, — подумал тогда президент. — Пора его заменить».
А вдруг советник тогда был прав, и эти ракеты сейчас выполняют желание какого-нибудь затрапезного русского лейтенанта? В России всегда было достаточно врагов, желающих уничтожить Америку, а в последние годы в связи с ухудшением отношений это количество резко увеличилось.
Президент взглянул на дежурного офицера. Тот так и стоял с белым каменным лицом. Он тоже понимал, что происходит что-то страшное.
Триста двадцать миллионов американцев, а еще шестьсот миллионов европейцев. Почти миллиард человек! Неужели через несколько минут большинство из них погибнет, сгорит в ядерном пламени? Двадцать тысяч Хиросим! Этого хватит на всех! Те, кто останутся в живых, будут медленно умирать от радиации и скоро позавидуют мертвым!
Президент неотрывно смотрел на экран. Электронные часы перед названием каждого из городов отсчитывали обратное время, время до конца современной цивилизации. Баллистические ракеты из России до Соединенных Штатов летят примерно двадцать пять минут. Пока они еще в космосе, но уже скоро должен загореться красный сигнал, и тогда останется пять минут до приземления, пять минут, когда президент должен будет принять роковое решение.

В это время на другом конце планеты, в России, в городе Сочи, высокий, седой пожилой человек ехал в такси в аэропорт. Закончился его отдых, впереди самолет в Москву, а потом и домой — в Сургут.
Он только что закончил читать книгу, которую ему подарили в санатории. Иван Николаевич не имел никакого отношения к ракетам и подводным лодкам. Всю свою нелегкую жизнь он прожил в Западной Сибири. Добывал нефть, сначала для Советского Союза, потом для России. Уже давно на пенсии. Пенсия небольшая, но благодаря северным надбавкам все-таки больше, чем у многих в этой стране. Помогает сын. Он давно живет в Америке, работает программистом в известной фирме. Там, в Америке, у него двое внуков. В прошлом году сын привез их в гости к отцу. Маленькие, потешные. Они растут американцами, смешно коверкают русские слова. Дедушка играл с ними в шахматы, ходил на рыбалку. Это было счастье, огромное счастье пожилого человека. Еще у него есть дочь, она живет в Москве и там тоже растет внучка — умница, красавица. Через несколько минут аэропорт, регистрация, посадка и он улетит в гости к дочери.
В такси Иван Николаевич снова вспомнил про книгу. В последней главе автор призывает принять участие в каком-то не очень понятном проекте. Иван Николаевич уже привык, что в последнее время, если кто-то к чему-то призывает, то за этим кроется обыкновенная жажда наживы. С телевизионных экранов часто призывают помочь детям, показывают кадры больных, несчастных детишек, а потом оказывается, что все эти деньги получают жулики, а больные дети — лишь приманка. Но здесь никто не просит денег. Более того, вход на вечер был свободный и книги бесплатно раздавали.
Книга забавная — «Магический доллар исполнения желаний на атомной подводной лодке».
«А вот, если задуматься, чего он сам хочет от жизни, — вдруг подумал Иван Николаевич. — У него есть мечта?»
«Есть, конечно, — сам он ответил на свой вопрос. — Счастливое будущее его детей, внуков — вот его желание, можно сказать, мечта. Но ведь это будущее исчезнет, погибнет, если вдруг произойдет самое страшное, о чем и пишет автор? Получается, что самое главное — не допустить новой войны. Чтобы никакая случайность не могла запустить эти проклятые ракеты! Вот его главное желание!»
Внезапно его синяя, лежащая рядом на сидении машины, куртка засветилась невероятным серебристым светом.
Его желание было сильным, четко сформированным и Магический доллар, находящийся в потайном кармашке куртки, принял его к исполнению. Эту куртку подарила ему дочь в прошлый его приезд и положила в маленький внутренний потайной кармашек сложенную особым образом купюру в один доллар. Дочь верила в приметы и талисманы, а один доллар, по ее мнению, приносит деньги и счастье.
Водитель такси удивленно обернулся, обратив внимание на необычное свечение от пассажира, но оно быстро прекратилось, и он успокоился, приняв его за игру солнечного света.
Через несколько минут такси прибыло в аэропорт. Иван Николаевич зарегистрировался, прошел паспортный контроль и решил выпить чашку кофе в баре.
В зале ожидания было тепло, свою легкую куртку он снял и повесил на спинку стула. Вспомнит он о ней только в самолете:
«Жаль, конечно, подарок дочери, но ничего не поделать. Не возвращаться же из-за нее обратно».
Поздно вечером забытую в кафе куртку заметит уборщица. Найденные вещи положено сдавать в камеру хранения, но она решила на этот раз обойти инструкцию.
«Сыну подарю», — решила она, прибирая ее в свою сумку.
Магический доллар продолжил свое путешествие по огромной стране под названием Россия. На этот раз он остался в Сочи. Вероятно, ему понравился этот красивый курортный город.

На другом конце планеты, в специальном кабинете Белого Дома президент Соединенных Штатов неотрывно смотрел на открытый ядерный чемоданчик. На экране электронные часы продолжали отсчитывать обратное время. Мелькали названия городов Америки и Европы. Перед некоторыми из европейских городов уже появились красные крестики. Это значит, что, по расчетам компьютера, ракеты уже достигли этих целей. Польша, Германия, Великобритания. Некоторые города этих стран уже должны превратиться в развалины, сгореть в ядерном пламени. Очередь за Америкой. Мозг президента отказывался адекватно воспринимать всю информацию. Он видел только название одного города — Вашингтон. Осталось 8 минут, вот уже 7. Рука потянулась к роковой кнопке. Еще немного и будет поздно, русские ракеты уничтожат ядерный потенциал Америки, ответного удара не будет.
На лбу выступили крупные капли пота. Сердце бешено стучало. Руки дрожали. Ужас сковал все тело.
По экрану вдруг пошли белые полосы, он несколько раз моргнул, все сигналы погасли.
— Что у вас там? — рявкнул президент в микрофон громкой связи.
— Сам не понимаю, какая-то ошибка, — растерянно пробормотал министр обороны. — Похоже, это какой-то компьютерный вирус.
— Уволю! К чертям собачьим всех уволю! — закричал президент.
Он отключил связь, резко отодвинул чемоданчик и уронил голову на руки.
Только через несколько минут президент встал с кресла. Руки и ноги все еще дрожали.
— Передайте мое распоряжение секретарю — пусть отменит на сегодня все встречи, — сказал он дежурному офицеру.
— Хотя, подождите, пусть пригласит ко мне этого, как его…бывшего директора ЦРУ, Стивена Гросса. Только не днем, а вечером, на ужин. И пусть накроют стол на двоих в малом банкетном зале.
«Надо все-таки выяснить, что имел в виду этот старик, и что это за доллар исполнения желаний», — решил президент.

     В тот же день в мире случилось еще два на первый взгляд независимых друг от друга события. На них почти никто не обратил внимания, однако они поставили точку в давней истории, которая едва не уничтожила все человечество.

Недалеко от Москвы, в небольшом городе Обнинске офицер в отставке Геннадий Волков с большим трудом встал с кровати. Он жил один. и в его крохотной однокомнатной квартирке давно никто не убирался. Раскиданные по полу пустые бутылки, полные окурков пепельницы, засохшие остатки еды на тарелках. Последние годы службы он, как бывший офицер-подводник, преподавал в Академии подводного флота в Обнинске. Непризнанный гений среди своих учеников искал единомышленников, он не терял надежды чужими руками осуществить свою мечту — уничтожить проклятую Америку. Но прошло его время, он вышел в отставку с тех пор начал много пить. Первое время он еще пытался бороться с пьянством, давал сам себе слово и даже ходил в местную церковь, вставал на колени и обещал Богу бросить пить, но через несколько дней срывался и уходил в тяжелый запой. Со временем он приноровился выпивать не больше одной бутылки водки в день, и его организм с трудом, но переваривал такую дозу. Волков понимал, что губит себя, но он не хотел больше жить. Несколько раз он даже пытался повеситься, но в последний момент не хватало решимости. В последнее время у него начались галлюцинации. Он отчетливо видел перед собой других людей. Чаще всего это был тот самый Тарас Коломиец, который когда-то испортил ему жизнь и уехал в Америку. Тарас всегда был одет в белую форму американского морского офицера с золотыми пуговицами, ехидно улыбался и говорил:
— Ну что, Ген-Гений, выкусил, достал меня своими ракетами?
Волков злился, кричал на него, пытался ударить, но Коломиец уходил от удара и исчезал в наступающей серой пелене. Еще Геннадий часто вспоминал тот день, когда он чуть не запустил ракеты. Вспоминал каждую минуту, каждое свое движение. Он вспоминал и лютой ненавистью ненавидел проклятого толстого кока Акуленко. За все, за выигрыш в шахматы и за тот квас, приправленный слабительным, который не дал ему, гению электроники, выполнить задуманное. А ведь тогда ему не хватило всего несколько секунд.
В этот день Волкову было особенно плохо.
«Перебрал вчера, — подумал он, с трудом добираясь до холодильника. Там стояла заветная бутылка. — Надо просто выпить, и сразу станет легче». Он открыл дверцу холодильника, и в этот момент что-то сильно и очень больно ударило его в грудь. Волков вскрикнул, схватился за дверцу, но не удержался и упал навзничь, ударившись головой о край стола. Боли от удара он уже не почувствовал. Непризнанный гений умер мгновенно от сердечного приступа, так и не исполнив свою мечту.

На другом конце планеты, в известном на весь мир американском курортном городе Майами, обыкновенный турист из России зашел перекусить в ресторан, на вывеске которого красовался золотой якорь. Когда-то в прошлом турист был российским офицером-подводником. Вышел в отставку в ранге капитана первого ранга и решил немного посмотреть мир. Ресторан привлек его своей морской атрибутикой.
Меню было, конечно, только на английском, и он, недолго думая, ткнул официанту пальцем в середину первой страницы. Ему принесли на красивой тарелке огромную белую булку, напичканную внутри какой-то снедью.
— Ваш бургер, мистер, — гордо сказал официант в стилизованной под морского офицера форме и белых перчатках, подавая тарелку.
— Хороший с виду ресторан, сюда, наверное, богатые люди приходят, а подают всякую гадость, — ворчал капитан, выковыривая из булки жареную котлету из тунца, обильно политую жирным майонезом. — Почти шестьдесят долларов! Да за эти деньги где-нибудь в Ялте или в Сочи для меня целый стол с хорошей едой накроют. А здесь — дрянь какая-то, и попробуй чаевые официанту не дать — сожрет вместо котлеты, — продолжал ворчать капитан, разглядывая счет, где отдельными строчками уже были указаны чаевые от десяти процентов и выше.
На выходе швейцар в белой фирменной одежде с золотыми пуговицами и погонами, угодливо открыл ему дверь.
— Спасибо, что пришли, заходите к нам еще, — сказал он по-русски, безошибочно угадав в посетителе туриста из России.
— Откуда вы? — спросил посетитель швейцара.
— Из России. Я там когда-то офицером был, офицером-подводником, — грустно ответил швейцар, явно рассчитывая разжалобить богатого господина и получить чаевые.
— Какой же ты подводник. Русские подводники лакеями в Америке не служат, они гордость флота, элита! — сказал турист. — Я сам офицер-подводник, капитан первого ранга. А ты холуй американский, и не смей позорить звание русского офицера, — добавил он, презрительно посмотрел на швейцара и сунул ему смятый доллар.
В эти свои слова он вложил столько презрения и ненависти, что швейцар весь сжался и покраснел.
Потрепанный доллар, который турист сунул швейцару был самым обыкновенным, таких множество бродит по миру. На дорогом курорте за доллар можно купить только маленькую бутылку кока-колы в супермаркете. Но и этот доллар сыграл в нашей истории свою очень важную роль. Ведь этим швейцаром был не кто иной, как тот самый Тарас Коломиец, который когда-то сломал жизнь Геннадию Волкову и уехал в Америку. Именно Коломийца и мечтал сжечь в ядерном пламени Ген-Гений вместе с проклятой Америкой. Именно это страшное желание Магический доллар много лет назад принял к исполнению, но оно пока так и не исполнилось.
Когда на подводной лодке лейтенант Геннадий Волков загадывал свое желание, он не мог знать, что никаким морским офицером Коломиец не стал. В Америке для выходцев из бывшего Советского Союза это невозможно. Советские офицерские звания там не признают. И работал он сначала официантом, а потом швейцаром на входе в дорогой ресторан в морском стиле, а его белая одежда на фотографиях — всего лишь форма лакея, немного похожая на офицерскую. Коломиец не мог простить Волкову свое унижение и постоянно посылал фотографии его жене, выдавая себя за офицера круизного судна и преуспевающего американца. Если бы он мог знать, к каким страшным последствиям могла привести его ложь. Воистину, не копай яму другому!
Весь день Тарас Коломиец никак не мог забыть слова туриста из России, когда тот презрительно протянул ему смятый доллар:
«Русские подводники лакеями в Америке не служат! Это же элита флота! А ты — холуй американский!»
Коломиец давно ненавидел свою лакейскую службу, и этот доллар стал последней каплей. Вечером он поругался с администратором и самовольно ушел с работы. Коломиец понимал, что за это его выгонят, но служить лакеем уже не мог. Крепко выпив, он нашел где-то на свалке старый манекен из магазина одежды и притащил его во двор своего многоэтажного жилого дома. Тарас установил манекен возле мусорных баков, напялил на него белую форму швейцара, облил бензином и поджог. Пьяный Коломиец, криво улыбаясь, смотрел, как ярким пламенем горит ненавистная форма, плавятся пластмассовые золотистые пуговицы с нарисованными якорями. Душа просила песен, он встал по стойке смирно и громко запел:
«Врагу не сдается наш гордый Варяг…» — Тарас знал только начало песни и почти сразу перешел на «Интернационал»:
«Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…» — самозабвенно выводил пьяный Коломиец.
Американцы из окон дома с интересом смотрели на этот странный русский концерт. Огонь перекинулся на пустые картонные коробки, которые валялись возле мусорных баков. Тарас принялся их тушить, поскользнулся и навалился прямо на горящий манекен. Вот эту картину с горящей белой формой и перекошенным от боли и ужаса лицом своего врага и увидел во сне лейтенант Волков. Магический доллар таким чудесным образом выполнил его желание, справедливо рассудив, что если врун Коломиец и заслужил эту кару, то Америка и весь остальной мир точно ни при чем. Полицейские и пожарные приехали почти одновременно. Кто-то из жильцов уже успел вылить на «певца» ведро воды и потушил на нем тлеющую рубашку. Когда его забирали полицейские, мокрый, черный от копоти и грязи Тарас громко пел: «Не валяй дурака, Америка!.. Отдавай ты Алясочку взад…»
Отсидев месяц в тюрьме за нарушение общественного порядка и заплатив штраф, Коломиец устроился матросом на рыболовецкую шхуну. Иногда после работы, выпив с матросами-мексиканцами дешевой текилы, он рассказывал им про прекрасную страну Россию и свою службу офицером на подводной лодке. Мексиканцы согласно кивали головами, но не верили. По их мнению, не мог офицер-подводник превратиться в вечно воняющего рыбой матроса.

Сигнал от ожившего в очередной раз Доллара одновременно приняли американский и российский спутники. Звонок из Америки застал Михаила Фишмана в кабинете. Рабочий день уже закончился, и он играл в шахматы по интернету со своим коллегой — офицером службы безопасности из Санкт-Петербурга. Опытный шахматист до этого выиграл подряд две партии, и Фишман намеревался взять реванш.
С того момента, как Фишман привез Магический доллар в Россию и неожиданно для себя получил звание полковника ФСБ, прошло почти тридцать лет. Не так давно он наконец-то получил звание генерал-майора. Для этого, правда, пришлось закончить Военную Академию Генерального Штаба, но игра стоила свеч. Теперь у него прекрасный светлый кабинет, весьма приличный оклад, ну и, конечно, почет и уважение. Полковников ФСБ в России много, а вот генералов раз-два и обчелся.
Дежурный офицер НАСА сухим голосом продиктовал координаты.
— Где это? — спросил Михаил Фишман.
— Город Сочи. Центр города. Во время приема сигнал перемещался.
«Значит, в машине. Понятно, что Доллар, который вечером катит куда-то в машине в большом курортном городе, ловить совершенно бесполезно. Но упускать возможность на недельку съездить в Сочи тоже нельзя. Там тепло, пальмы и море…» — потягиваясь, думал Фишман.
Через несколько секунд позвонил и дежурный офицер ФСБ.
— Уже знаю, — сказал Фишман. — Готовьте спецборт, объявите сбор спецподразделения «Дельта». Мы вылетаем в Сочи.
Следующий звонок был из Америки от полковника ЦРУ, который курировал работу Фишмана. Раньше работу «Дельты» всегда контролировал сам директор ЦРУ. Но руководители разведки быстро менялись, и однажды было решено назначить его куратором специального человека — полковника русского отдела ЦРУ.
— Доложите обстановку, — рявкнул полковник.
— Смените тон, полковник, вы разговариваете с генералом ФСБ России.
— Извините, генерал, — уже другим тоном сказала трубка. — Я хотел спросить, что будете делать?
— Значит так, команда «Дельта» в полном составе вылетает в Сочи. Российская сторона обеспечивает самолет и гостиницы. С американской стороны командировочные. И не жмитесь, дело серьезное.
— Вас понял. Деньги будут переведены на секретный счет в России, вы получите наличные.
— А вот это правильно, главное — абсолютная секретность. Предлагаю операции дать кодовое название. Например, … «Апож».
— А что это обозначает? — удивился полковник.
Это древнее русское слово. Оно имеет глубокий философский смысл. Вы же изучали русский язык?
— Так точно, сэр. У меня докторская степень по русской филологии.
— Значит, должны догадаться, что оно обозначает, а если не сможете сами, то спросите у своих преподавателей в университете, — отрезал Фишман.
В самолете генерал провел бойцам короткий инструктаж:
— Вас всех поселят в разных гостиницах города. Задача — ездить по городу на такси, бродить по рынкам и магазинам и везде спрашивать — не видел ли кто-нибудь необычного серебристого свечения, исходящего из машины в центре города. Мне нужен номер машины и водитель. У вас есть семь суток. Все понятно?
— Так точно, товарищ генерал, — хором ответили бойцы. Было видно, что командировка им очень нравится.
Сочи встретил бойцов «Дельты» ласковым октябрьским солнышком и все еще теплым морем. В самолете всех переодели в штатскую одежду. Из аэропорта вышли 50 отдыхающих в шортах и майках. На них сразу набросились местные таксисты.
Сам Фишман поехал к руководителю ФСБ города.
— Операция строго секретная, — говорил он в кабинете генералу. — Ваша задача: все купюры по одному доллару из банков и обменных пунктов изъять. Точнее, не изъять, а выкупить, не поднимая шума, и передать мне. Повторяю — операция строго секретная, кодовое название — «Апож».
— Понял, — кивнул генерал и записал в своем блокноте крупными буквами — «АПОЖ». — Кстати, а что оно обозначает?
— Не все сразу, придет время — поймете, — серьезно ответил Фишман.

«Прекрасная у меня все-таки служба», — размышлял Фишман, сидя в шезлонге на пляже одного из лучших отелей города и потягивая ледяной коктейль.
«Доллар нам, конечно, не найти. Этим тупоголовым начальникам в Вашингтоне и в Москве давно надо было понять, что Доллар сам выбирает, чье желание и каким образом ему выполнять. И тем более, он сам решит, когда ему возвращаться в Америку».
«Не знаю, как этот Доллар, а я в Америку точно не вернусь, — уже давно решил Фишман. — Мне и здесь хорошо. Россия — прекрасная страна. У меня все уже есть — квартира в центре Москвы, дача на Рублевке и Оксана, которая оказалась чудесной женой. Борщ с пампушками у нее просто великолепен!»
Он вспомнил, сколько раз он уже пытался найти Доллар. Целые дивизии по тревоге поднимал, всю валюту в городе скупал, с бандитами воевал и все бесполезно. Вот когда Магический доллар на русской атомной подводной лодке оказался, вот тогда все было серьезно. Весь мир на ушах стоял: в Кремле переполох, в Вашингтоне ужас, американский министр обороны в запой ушел, Великие магистры ордена масонов, как тараканы, разбежались из Нью-Йорка. Вот тогда было интересно, а сейчас — какая-нибудь глупость, а не желание. Возможно, курортник девчонку охмурить захотел, а она выпендривалась, или выпить мужикам позарез было надо, а деньжат не хватило. Доллар — он непредсказуем. Было дело — целый колодец водкой залил! А длинноногая блондинка — целое состояние в казино за 15 минут выиграла, почти полмиллиона долларов! Вот это я понимаю, это желания! А здесь — ерунда какая-нибудь, одно слово — курорт.
Фишман даже представить себе не мог, насколько сильно он ошибался.
После второго коктейля генерал совершенно расслабился.
«Интересно, кто из них первый догадается? Русский генерал ФСБ или американский полковник ЦРУ вместе со своими преподавателями из университета? Для того, чтобы понять глубокий философский смысл слова «апож» … надо просто прочитать его задом наперед. Ставлю на русского генерала, — улыбнулся Фишман. — Американцы — они тупые, ну туупыыые…», — вспомнил он слова известного русского сатирика Михаила Задорнова.
У него было прекрасное настроение, ведь впереди целая неделя солнца и теплого моря.

     Через несколько дней Амир Аббас сидел в своей лаборатории и анализировал произошедшее. Сюда, на специальный компьютер, тоже передавалась вся информация с систем слежения министерства обороны. Получалась, что его вирусы успешно выполнили два этапа запланированной работы, но на третьем, когда программа должны были подтвердить наземным системам слежения, что ракеты достигли территории Соединенных Штатов и вошли в атмосферу, произошел сбой. Это и спасло мир от ядерной катастрофы. На этот раз он где-то ошибся, не все просчитал. Но не все потеряно, будет новая попытка, а если потребуется, еще и еще.
Амир уже понял, что надо делать дальше. Его компьютер снял всю нужную информацию во время вирусной атаки. Необходимо сделать программу, которая заставит электронное устройство, вмонтированное в ядерный чемоданчик, послать разрешающий код для пуска ракет без нажатия красной кнопки президентом. Такие программы существуют, их делают хакеры, выманивая код у банковских систем безопасности. Конечно, кодовое устройство в ядерном чемоданчике сделано намного сложнее, чем банковский терминал, и обмануть его будет непросто, но он же гений. В следующий раз его вирусы заставят президента снова активировать ядерный чемоданчик, будет объявлена тревога, а кодовое устройство не дожидаясь, пока президент нажмет красную кнопку, сработает и передаст разрешающий сигнал для запуска ракет. Если и на этот раз его вирусные программы не смогут полностью прорвать защиты, то через несколько минут тревогу отменят, но в панике несколько ракет уже будет запущено. В условиях холодной войны достаточно одной ракеты. В каждой современной ракете десять боеголовок, все перехватить невозможно. В России будет несколько ядерных взрывов, возникнет паника, ответный удар русских и тогда… Тогда его мечта сбудется.
У Амира есть и деньги, и время. Люди беспечны и недальновидны. Каждое утро просыпаются, пьют кофе, идут на работу, копят деньги на новую машину, вечером смотрят очередную жвачку по телевизору и думают, что так будет всегда. А политики, тем временем, делят мир на сферы влияния, ругаются по мелочам, накладывают санкции и даже не пытаются договориться о главном. В мире снова холодная война. Тысячи ракет готовы к мгновенному пуску. Нервы напряжены до предела. Это надо использовать!
Много лет назад после бомбежки Амир почти трое суток провел под завалами своего дома. Его нашли и откопали чудом. Вся его семья погибла. Он поклялся отомстить и обязательно исполнит свою клятву. Ведь зачем-то Аллах оставил его жить. Он не отступит никогда!На другом конце планеты, в Санкт-Петербурге, в небольшом ресторанчике с необыкновенным названием «Добрая акула», шла презентация. На этот раз друзья-подводники представляли только что завершенный программистами сайт созданной ими общественной организации — «Международный союз «Формула мира».
На экране большого телевизора, установленного на одной из стен ресторана, появилась главная страница сайта. На голубом фоне с названием организации размещался девиз союза — «Всем миром ради мира» и слоган, обращенный ко всем людям планеты:
«Посмотри — как прекрасен этот мир. Подумай — мир в смертельной опасности. Сделай — все, что сможешь».
Перед собравшимися выступил Александр Кузнецов. В белом парадном адмиральском кителе с кортиком, он сразу привлек внимание всех присутствующих.
— Дорогие друзья, единомышленники. Сегодня необычный день. Наш союз начинает свою работу в огромном пространстве интернета. Все вы знаете, что несколько месяцев назад уже вышла книга о том случае, который произошел на нашей подводной лодке. Автор назвал ее «Трепещи, Америка!». Несмотря на столь грозное название, это не угроза, а наоборот, призыв сесть за стол переговоров. Первый тираж уже дает результаты. У нас появились новые единомышленники, и не только в России, но и в Америке.
С помощью специалистов разработана программа дальнейших действий. Составлена петиция, призывающая правительство Российской Федерации созвать Совет Безопасности ООН с единственной повесткой — устранение риска случайной ядерной войны. Петиция размещена на сайте. По условиям сайта, для того, чтобы петицию рассмотрели в администрации президента, требуется собрать в России сто тысяч подписей. Добиться этого вполне реально. Но мы хотим также собрать подписи и в других странах мира. И это тоже очень важно, международное общественное мнение не позволит заблокировать инициативу России. Понятно, что чем больше будет подписей и в России, и за рубежом, тем лучше.
Время показало, что изданная книга — это правильный ход, но все вы знаете, что книги в наше время читают мало, поэтому мы возлагаем огромные надежды на интернет. От имени руководства нашего Международного союза я очень прошу вас внимательно ознакомиться со всеми разделами сайта и принять активное участие в его продвижении.
Следующим слово взял специально приехавший на это событие из Москвы Илья Ильич Зубов.
— Большую часть своей жизни я занимался проблемами ядерной безопасности атомных станций. Могу с уверенностью сказать, что создать идеальную систему защиты невозможно. Это показали аварии на Чернобыльской АЭС и в Японии на Фукусиме. Атомная энергия обладает огромной разрушительной силой. Нелепая цепочка случайностей или новый гениальный террорист, и может случиться мировая катастрофа. Опасное противостояние ядерных держав надо прекратить.
Из зала посыпались вопросы. Большинство интересовало, что лично он может сделать для эффективной работы союза.
— Вариантов работы много, — говорил Кузнецов. — Каждый может определить для себя, чем он сможет заниматься, в зависимости от времени и возможностей. Более того, проект задуман таким образом, что одновременно можно выполнить и свои личные желания.
— Как это — свои личные желания? — удивился кто-то из зала.
— А вы зайдите на сайт и все поймете, — улыбнулся адмирал.
Разговор затянулся до глубокой ночи.
Когда друзья наконец-то вышли из ресторана, на улице шел беспрерывный осенний дождь.
— Прекрасный город Питер, но климат… Почему Петр Первый не начал с войны с турками! Тогда он бы на юге свою столицу построил. Вот в Сочи до сих пор тепло и солнце! Может, и правда — купить себе большую белую шляпу и устроить турне по санаториям, — весело сказал Зубов. Самое интересное, что эта идея понравилась моей дочери и зятю. Они даже собираются приобрести квартиру в Сочи и меня туда заселить. Зять подсчитал, что это лучший вариант вложения денег, а пандемия показала, что отдыхать в России гораздо безопаснее, чем за границей.
— Подожди — вот наладим работу нашей организации, найдем партнеров, напечатаем еще книг — и отправим тебя в турне, — улыбнулся Кузнецов.
— Турне — это хорошо, — кивнул Зубов. — Но пока в Москве работы очень много. Надо как можно больше влиятельных людей к работе подключить — политиков, дипломатов.
— Я в Сочи ездил на экскурсию на гору Ахун, — сказал Акуленко. — Там на башне смотровая площадка есть: красота — горы, море и весь город как на ладони. Я вдруг вспомнил свой страшный сон про разрушенный ядерным взрывом Питер и подумал, что и на этот прекрасный мирный южный город где-то там, за океаном, нацелена ракета. Скорее всего, даже не одна, а несколько, ведь в Сочи дача президента, а значит, там обязательно есть резервный пункт управления на случай войны. Я стоял на этой площадке и на мгновение представил себе, как после ядерного взрыва понесется по городу огненный смерч, закипит и вздыбится Черное море, как мгновенно вспыхнут деревья в парках, разрушатся и сгорят в страшном пламени здания жилых домов и санаториев, погибнут сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Страшная картина!
— У тебя слишком богатая фантазия, — сказал адмирал. — На все крупные города нацелены ракеты, нигде не спрятаться. Ты поменьше об этом думай и больше делай. Мы должны, мы обязаны это предотвратить! Правильно говорит Илья Ильич, нам нужно как можно быстрее найти единомышленников, причем не только политиков, но и руководителей предприятий, бизнесменов. Работа найдется всем.
Их было пока только четверо, четверо друзей, мечтающих изменить мир. Но они верили, что скоро их станет тысячи, а быть может, миллионы. Ведь дело, которое они затеяли, касается каждого.

     Немного от автора:
Наша история не закончилась. У Аббаса уже созрел новый план, а значит, Магический доллар только отложил исполнение его мечты, и будет новая попытка. В недалеком будущем у этой книги появится третья часть, в ней будут новые желания и новые герои. Главное, чтобы к этому времени какой-нибудь реальный злой гений не успел исполнить свою мечту или не сработала нелепая цепочка случайностей. Ведь тогда будущее просто не наступит. А вот произойдет это или нет, зависит от каждого из нас.
В Международном союзе «Формула мира» начал работу оригинальный, не имеющий аналогов проект «Формула мира из России». Проект задуман таким образом, что, принимая участие в работе Союза, каждый может одновременно исполнить и свои желания. Активные люди могут получить новую интересную работу и заработать денег, владельцы предприятий — уникальную рекламу, а значит, и дополнительную прибыль, политики — уважение и голоса избирателей. Но главное, каждый может ощутить чувство причастности к большому и очень важному делу, от успеха которого зависит наше будущее.
В рамках проекта разработана программа распространения идей Союза с помощью произведений культуры. В ней могут принять участие не только авторы, но и любые предприятия и предприниматели. На первом этапе Советом Союза принято решение организовать широкое распространение книг серии «Трепещи, Америка!» Если вам понравилась книга, вы можете принять участие в проекте. Это не требует особых навыков и большого количества времени, но может сыграть свою дополнительную роль в распространении идей Союза, а значит, привлечения новых участников.
Отдельно хочу обратиться к моим ровесникам, людям старшего поколения. Раньше мы много работали и часто не замечали того, что происходит вокруг нас. Получается, что нашими руками, на налоги, которые мы платили, создан мир, в котором сегодня страшно жить. Но вот у нас, наконец, появилось свободное время. Мы просто обязаны ради будущего наших детей и внуков потратить остаток жизни на то, чтобы всем вместе избавить мир от ядерного страха. На сайте Союза в разделе «Формула мира из России» есть программа «Волонтер». Участие в программе не требует особых знаний и навыков. Можно не только сделать очень важное дело, но и заработать немного денег. Это касается всех, у кого есть желание и немного свободного времени.
От себя, я готов бесплатно передать издателям или инвесторам права на издание книг серии «Трепещи, Америка!» или изготовить и выслать всем желающим любое количество книг и CD-дисков с аудио-версией книги по минимальной стоимости для дальнейшего широкого распространения.
То, что произошло на российской атомной подводной лодке, способной уничтожить мир, а также увлекательная приключенческая история, где профессионально, но простым и понятным языком рассказано о причинах и последствиях глобальных радиационных аварий на атомных станциях мира, может быть интересно всем — и в Европе, и в Америке, и в Китае. Впереди — третья часть книги. Возможно, кто-то возьмется сделать литературный перевод и организовать выпуск книг и их продажу за рубежом. В зависимости от страны, возможны изменения в тексте. Чем больше людей во всем мире прочитают истории из книги «Трепещи, Америка!», тем больше у нас будет сторонников и единомышленников, и тем быстрее мы добьемся намеченной цели.
Предлагая генеральному директору компании «Пепси-Кола» Джону Скалли перейти на работу в «Apple», Стивен Джобс спросил у него: «Вы хотите провести остаток жизни, продавая газировку, или хотите изменить мир?»
Я не предлагаю вам сменить работу, не прошу у вас помощи, а тем более денег. Я предлагаю в свободное от основной работы время принять посильное участие в огромном деле, которое может изменить к лучшему наш неразумный мир.На авторском сайте magdollar.ru есть еще много интересных историй Магического доллара. В них уже нет ракет и политики, это просто веселые, забавные, романтичные истории о наших желаниях, о нас с вами. Для тех, кто не очень любит читать, есть и аудиокниги. Все в свободном доступе в рамках проекта «Формула мира из России».
Интересно, а какое у вас было бы желание, если бы в ваших руках оказался Магический Доллар. Деньги? Власть? Здоровье? Карьера? … Но ведь все это не имеет смысла в радиоактивной пустыне.
Как иногда призрачно бывает желаемое счастье…
Я благодарю вас за потраченное время и от всей души желаю мирного неба и исполнения всех желаний!
P.S. Не оставляйте эту книгу пылиться на полке. Дайте прочитать друзьям, родственникам, знакомым. Каждый новый читатель — еще один наш единомышленник, еще одна новая цепочка мира.

Все права защищены. Перепечатка и использование материалов книги, а также изображения Магического Доллара допускается только с разрешения автора.