За несколько минут до смерти

Высокий, еще совсем не старый, но уже абсолютно седой, человек в длинном черном пальто с поднятым воротником, перетянутым теплым шерстяным шарфом, неподвижно стоял возле известного на весь мир мемориала на центральной аллее Широкореченского кладбища города Екатеринбурга. Мемориал, выполненный из серого гранита, черного мрамора и яшмы, поражал своей величественностью и баснословной стоимостью. Семиметровая статуя распятого на кресте Иисуса Христа, четыре одинаковых надгробия с бронзовыми бюстами на мраморных постаментах и факелами вечного огня возле каждого обелиска, широкая, выложенная камнем аллея.
Мемориал действительно был известен на весь мир. Несколько месяцев назад фотографии памятников с историей захороненных здесь людей напечатала британская «Гардиан». После этого свои версии происходивших несколько лет назад в Екатеринбурге событий напечатали еще несколько изданий в разных странах мира. Журналисты наперебой описывали море крови и горы трупов…
На улице был октябрь, снег еще не выпал, но березы, окружавшие могилы, уже сбросили листву и, грустно понурив головы, белели на фоне пасмурного неба. Где-то наверху шумели верхушками высоченные уральские сосны, напевая свою песню о жизни, смерти и вечности…
Седовласый человек достал из кармана пальто небольшую металлическую фляжку с коньяком и маленький стакан. Молча налил, выпил и снова налил.
— Живут же люди, — сказал, указывая на памятники, подошедший к мемориалу кладбищенский бомжик в старой фуфайке, с пропитым серым лицом.
— Жили когда-то, — хрипло поправил его человек. — Да и не люди они были — звери.
— Вы их знали? — спросил подошедший. — Да, впрочем, кто их не знал, — сам и ответил он на свой вопрос.
Человек протянул бомжику стакан с недопитым коньком. Тот одним глотком проглотил коньяк, достал из кармана две конфеты и одну из них протянул незнакомцу. Конфеты явно были из гостинцев, которые по русскому обычаю оставляют посетители кладбища возле могил.
— Закусывать надо всегда, — философски прошепелявил бомжик беззубым ртом.
Человек в длинном пальто действительно когда-то прекрасно знал каждого из похороненных здесь людей. Более того, он также знал, что рядом должна была быть и пятая могила. Его могила. И только чудо, великая случайность спасла его в тот день 26 октября 1992 года, когда киллеры среди бела дня безжалостно из автоматов расстреляли всех четверых.
Посетитель еще раз беззвучно одними губами прочитал имя на одном из надгробий: «Вагин Олег». Несколько лет назад это имя было грозой всего огромного города, это имя, казалось, знали даже дети. Имя лидера самой сильной преступной группировки Екатеринбурга — группы «Центр».
Седовласый человек отпил прямо из фляжки, повернулся и пошел к выходу с кладбища.
— А мне? — догнал его бомжик, протягивая пустой стакан.
Человек отдал ему всю фляжку.
— Выпить за упокой? — жадно схватил подарок бомжик.
— За здравие, за мое здравие. Меня зовут Виктор. Виктор Николаевич.
— Понял! — радостно кивнул бомж. В глазах его светилось счастье, теперь у него были и выпивка, и закуска. А главное, у него была жизнь!
У ворот кладбища Виктор Николаевич сел в поджидавшее его такси.
— Ну вот и все… Теперь домой, в Белоснежинск, — сказал он таксисту.
Все полтора часа езды Виктор тихо дремал на заднем сиденье видавшей лучшие времена «Волги». Только однажды попросил остановиться перед придорожным магазинчиком, где купил бутылку водки, черного хлеба, колбасы и банку соленых огурцов. Таксист помог занести большой кожаный чемодан на третий этаж стандартной панельной пятиэтажки, получил щедрые чаевые и исчез в ночи.
Виктор остался один в небольшой, скромно обставленной двухкомнатной квартирке. Он неторопясь приготовил бутерброды, налил почти полный стакан водки, одним махом выпил. Алкоголь горячей приятной волной накрыл все тело, затуманил голову. Вместе с состоянием опьянения пришли воспоминания. Сколько он не был в этой квартире — лет пять, а может, уже шесть?«Урал — опорный край державы!» — плакат с этой строчкой из поэмы Твардовского издавна встречал все машины на въезде в небольшой провинциальный городок с красивым названием Белоснежинск. На плакате местный художник изобразил металлурга в каске с защитным козырьком на фоне литейного ковша и строителя рядом с карикатурно маленьким подъемным краном. Этот плакат символизировал два завода, на которых работало большинство жителей городка — «Вторцветмет» и «Уралцемент». Казалось, что заводы соревнуются между собой, какой из них больше нагадит жителям. Из многочисленных труб валил черный дым, улицы застилала мелкая цементная пыль. Благодаря этим заводам снег в Белоснежинске, вопреки красивому имени городка, был серым, желтым, а иногда даже черным, но никогда — белым.
Так случилось, что дымящий черным дымом металлургический завод построили на южной окраине городка, а пылящий цементный — на северной. И жители всегда безошибочно угадывали погоду на следующий день. Если на улицах воняло гарью, и глаза ел едкий дым, то ветер с юга, и погода будет теплой, а если в воздухе витает мелкая противная цементная пыль, то ветер с севера, и значит, грядет похолодание. Уральские города вообще почти все дымили, пылили или — того хуже — радиоактивно излучали, а потому жители ворчали, задыхались, болели, но жили и продолжали работать на благо развитого социализма.
Виктор Корнев попал в этот маленький провинциальный городок по распределению после Свердловского политехнического.
— Да уж, это не Рио-де-Жанейро и даже не Свердловск, — подумал Виктор, рассматривая покрытый цементной пылью и местами почерневший от дыма плакат с металлургом и строителем. — Но ничего, я здесь долго не задержусь, — надо же где-то начинать.
Молодой, амбициозный, полный задора, Виктор верил в свое большое будущее и меньше, чем директором завода, себя через несколько лет не представлял, а там — в Свердловск или того лучше — в Москву, в министерство.
По уральским меркам, завод «Вторцветмет» небольшой — всего полторы тысячи работающих, но продукцию его знали на многих предприятиях страны. Сюда со всего Урала машинами и поездами завозили лом цветных металлов. Лом резали, пилили, прессовали, плавили в печах и превращали в алюминиевые или бронзовые чушки. Чушки развозили по другим заводам, где они превращались в разную нужную для страны продукцию.
До директорского кресла вела крутая многолетняя карьерная лестница, но Виктор не унывал.
Активный, боевой, целеустремленный, он довольно быстро прошел путь от простого инженера до заместителя начальника литейного цеха, но вот дальше на его пути встала стена в виде давно и плотно сидящего в своем кресле начальника цеха, которого невозможно было ни сдвинуть, ни обойти. Вне работы жизнь Виктора текла безрадостно и серо. Молодая жена хозяйственностью не отличалась, денег в семье все время не хватало. Выросшая в большом городе, она постоянно корила его за то, что он завез ее в этот богом забытый угол, и она тратит на него здесь свою молодость. Родившаяся дочь часто болела. Виктор, как и все в стране построенного социализма, стоял в длинных серых очередях за куском вареной колбасы или синей тощей курицей, а на праздники получал подарочный пакет с банкой растворимого кофе и пачкой индийского чая.
Из заработанных за многие годы упорного труда материальных благ была у семьи тесная двухкомнатная квартирка в панельке. К ней прилагались белорусская стенка грязно-коричневого цвета, холодильник «Бирюса», телевизор «Горизонт», и все. Так уж устроена была социалистическая система, что хоть ты и работаешь лучше всех и больше всех, но блага из общей кормушки получаешь те же, разве что премию раз в квартал подкинут да талон на импортные сапоги для жены вне очереди, как передовику производства, дадут.
О простом «жигуленке» можно было только мечтать. Очередь на заводе подойдет только лет через пятнадцать, а на рынке машина стоила столько, что с зарплатой Виктора на нее не накопить никогда.
Корнев хотел было перебраться в Свердловск, но его двухкомнатную квартирку в грязном провинциальном городке невозможно было сменить даже на комнатку в коммуналке уральской столицы. Виктор приуныл, начал частенько по-русски выпивать по поводу и без повода. И тянулась бы его серая жизнь так и дальше, но в великой стране победившего социализма случилось непредвиденное. После очередных пышных похорон очень старого и «всенародно любимого» генсека к власти в стране неожиданно пришел молодой Михаил Горбачев. Захотелось новому генсеку реформы в стране провести. Эх! Молодо-зелено! Сидел бы себе тихо и правил бы спокойно, как Брежнев, до самой смерти, но тихо не сиделось.
— Социализм с человеческим лицом! — провозгласил новый лидер.
— А раньше, значит, в стране был социализм со свиным рылом, — определил народ.
— Ускорение и перестройка! — выдал новый курс Горбачев.
— Понятно. Значит, скоро совсем жрать будет нечего, — перевел его слова народ.
И точно, товары и продукты исчезли, а в магазинах остались пустые полки и злые продавщицы.
— Трезвость — норма жизни! — продолжал умничать генсек.
В магазинах пропала главная опора бюджета и подруга всего российского народа в горе и радости — водка.
Потеряв истинно русский антидепрессант и главное лекарство от всех болезней, народ сначала приуныл, пошумел в длинных очередях, но потом перестроился, наладил производство самогонных аппаратов и успокоился.
— Демократия и гласность! — продолжал гнуть новую линию генсек.
Народу разрешили говорить, что вздумается, и читать запрещенных ранее Солженицына, Набокова и Пастернака. Пролистав книги и послушав по телевизору ожесточенную ругань избранных народных депутатов, народ выдал собственный вердикт происходящему:
— Цепь удлинили на два метра, миску отодвинули на четыре метра, но лаять теперь можно сколько угодно.
— Да здравствует ленинская кооперация! — не унимался генсек и выдал на-гора «Закон о кооперации в СССР».
— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — верно понял линию партии народ, но в кооператоры подаваться не спешил, вспомнив, что НЭП в этой стране уже был и нэпманов потом всех пересажали.
И все бы ничего, — к любым директивам у нас как-нибудь приспосабливаются, — но заводу сверху выдали план по производству товаров народного потребления и жестко предупредили:
— Не будет товаров — не будет и премий.
Вот тогда и вызвал к себе директор завода молодого, активного Виктора Корнева и сказал:
— Выручай, Витя! Совсем, похоже, у них там, наверху, крыша поехала. Мы всю жизнь одни чушки выпускали, а тут какие-то товары для народа требуют. Будешь у меня заместителем директора по коммерческой деятельности. Кабинетик я тебе уже приготовил, маленький, но свой. Иди и без товаров не возвращайся!
— Какие такие товары для народного потребления? — попробовал возмутиться Виктор. — Я что вам, ночные детские горшки из нашей бронзы отливать буду?
— А что, про горшки мысль хорошая, наши советские дети достойны сидеть на горшках из настоящей бронзы! Пусть там, на Западе, обзавидуются, — полушутя-полусерьезно сказал директор, крепко пожал новому заместителю руку и сам проводил его до двери кабинета.
Виктор сел за пустой стол маленькой комнатки, в которой раньше была кладовка для инструмента уборщиц, и задумался:
— С одной стороны, задача почти невыполнимая. В институте и на заводе его учили плавить металл, превращать отходы в бронзовые или латунные чушки. Где металлические болванки, а где — товары для народа? А с другой стороны, может, это и есть та самая необыкновенная удача? Может, наоборот, карьерная лестница резко рванула вверх? Эх! Лиха беда — начало! Виктор нашел в архиве у парторга тонкую брошюру с громким названием «Закон о кооперации в СССР», внимательно ее прочитал и…
И началась у Корнева новая жизнь. Активный, боевой, хороший организатор, он быстро создал кооператив при заводе, и уже через пару месяцев рабочие в свободное время разливали в изготовленные местными умельцами формы заводские бронзу и латунь, превращая их в походные котелки, ложки, вилки, какие-то значки и пряжки. Не забыл он и про ночные детские горшки. Горшки празднично сияли и удивляли покупателей гордой надписью «Завод „Вторцветмет“ г.Белоснежинск». Пустые магазины продавали все по заоблачным ценам. Кооператив давал невиданную прибыль. Корнев непрерывно расширял производство, радовал директора выполнением плана по товарам для народа, а себя и рабочих — дополнительными заработками.
Тем временем молодой генсек продолжал эксперименты с социалистической экономикой. Заводу выдали госзаказ, а излишки разрешили продавать по свободным ценам. Да не просто внутри страны, а даже и за рубеж. И не только за рубли, но и за валюту! Валюта!!! В те времена и слово то это произносили с придыханием. За несколько долларов или других иностранных денег можно было схлопотать пару лет тюрьмы. Вся валютная выручка шла исключительно в карман государства и там и оседала. Подавляющее большинство советского народа про валюту слышали, но никогда живьем не видели.
Однако Виктора это не испугало. Внимательно прочитав закон и всевозможные дополнительные инструкции, он оформил необходимые разрешения, получил квоту, лицензию и… продал иностранной фирме пару вагонов бронзы. На полученные доллары он, с разрешения директора, закупил японские холодильники, телевизоры, магнитофоны и даже — о, чудо из чудес! — невиданные ранее в городке настоящие видеомагнитофоны. Профсоюзный босс распределил товары между самыми заслуженными работниками, и началась в городке новая жизнь. Посмотреть на невиданные заморские чудеса люди ходили в гости, как в театр или музей. Видео- и аудио — кассеты с записями продавали по бешеным ценам или меняли на дефицитные водку и масло. Особой популярностью пользовались обладатели видеомагнитофонов. К ним ходили посмотреть на цветную заграничную жизнь целыми семьями.Ободренный первым успехом, новый заместитель директора начал оформлять документы на следующую валютную сделку, но однажды утром в его маленьком кабинете появились два крепких парня в спортивных костюмах и кожаных куртках.
— Значит, так, — не здороваясь, сказал один из них — коротко стриженый здоровяк, с огромными кулаками и бычьей шеей. Было видно, что большую часть своей жизни он проводит в каком-нибудь подвале, таская железо, а на поверхность выбирается изредка «на стрелки» «решать дела». В народе таких называли коротко — качки. О том, что парень он не простой и что бабло есть, говорила массивная золотая цепь, надетая поверх спортивной майки.
— Слушай сюда, — мы теперь будем твоей крышей. В кооператив свой примешь нашего человечка и будешь платить ему зарплату — десять процентов от оборота. А все валютные операции завода отныне будут проходить через нашу фирму, — мы сами будем решать, кому и за сколько завод будет продавать свою продукцию, — безапелляционно заявил качок.
— А вы кто? — удивленно спросил Виктор.
— Мы — твоя крыша из Свердловска, из группы «Центр», от Вагина.
— Но мне не нужна крыша, мне и так хорошо.
— Крыша нужна всем, — отрезал качок, — это не обсуждается.
Качок двинулся к окну и поманил Виктора пальцем. Виктор тоже подошел к окну и посмотрел вниз. Во дворе завода стояли две черные «девятки», возле них с угрюмым устрашающим видом бродили человек шесть крепких парней в одинаковых коротких кожаных куртках и спортивных костюмах.
«А ведь на заводе охрана, — интересно, как их пропустили?» — первое, что подумал Виктор.
— Для нас не существует преград, — как будто прочитал его мысли качок. — Вот наш пропуск.
Он достал из внутреннего кармана куртки большой черный пистолет. Виктор плохо разбирался в оружии, но он сразу понял, что пистолет настоящий. Не пугач, не игрушка, а именно настоящий боевой ствол.
— Будешь с нами работать — все будет в порядке. Не будешь — пеняй на себя. Завтра к тебе придет наш смотрящий по вашему городку. Сделаешь все так, как он скажет, — жестко сказал качок, развернулся и, не прощаясь, вышел из кабинета.
Виктор, как зачарованный, продолжал смотреть через окно во двор. Крепкие парни в черных кожаных куртках быстро, по-военному, прыгнули в свои машины, черные «девятки» резво на большой скорости покатили к заводским воротам. Охранник выскочил из своей будки и услужливо распахнул створки. Машины исчезли в дорожной пыли. Виктор позвонил по внутреннему телефону директору завода и попросил о срочной встрече.
Директор завода уже перешел пенсионный возраст. При всяком удобном и неудобном случае говорил всем, что он устал и пора на пенсию. А однажды даже написал заявление и устроил себе проводы. Послушав на банкете дежурные речи о том, какой он хороший руководитель и как заводу будет тяжело без него, директор отозвал свое заявление и продолжил работу. Первый заместитель директора — претендент на его кресло, — конечно, потом скрипел зубами и корил себя за чересчур хвалебные банкетные речи, но сделать уже ничего не мог.
Выслушав рассказ Корнева, директор рассвирепел:
— Я с детских лет на этом заводе. Я еще в войну на нем работал и никому не позволю устанавливать здесь свои порядки. Я им покажу, кто здесь хозяин!
Директор набрал номер начальника милиции городка. Начальник милиции приехал уже через десять минут. Большой, с необъятным животом грузин, любитель веселых застолий и анекдотов, милицейский полковник, сидел в своем кресле давно, и, казалось, так было всегда. Завод подкармливал местное УВД. То машину за заводской счет отремонтируют, то продуктовые наборы к празднику подкинут. Из валютных закупок полковник получил большой японский двухдверный холодильник и всегда говорил, что это чудо техники стало украшением квартиры и полностью изменило его серую ментовскую жизнь.
— Не допустим! — вторил директору полковник. — Чтоб какие-то бандюги правили у нас бал? Да никогда! Правда, моих сил маловато, — у меня всего два десятка служивых, да два гаишника — и на всех всего шесть табельных пистолетов, но я сейчас в область позвоню, у меня там сват в генералах ходит. Он сразу все решит. Полковник тут же набрал телефон высокопоставленного свата.
После обмена любезностями и выдачи на-гора очередного анекдота полковник вкратце обрисовал ситуацию. То, что говорил в ответ генерал, слышно не было, но лицо у полковника на глазах вытягивалось по мере получения ответа. Положив, наконец, трубку, полковник растерянным голосом сказал:
— Говорит, пусть не выеживаются и платят, а то будет плохо.
Директор завода и полковник несколько секунд молча смотрели друг на друга.
— Я — коммунист! Буду жаловаться в горком партии, нет — в обком буду! — взревел директор.
— Да погоди ты! — осадил его полковник. — Какой, на хрен, обком. Ты телевизор смотришь? Обосралась твоя партия. Армия из Европы бегом бежит. Тут сам генерал МВД сделать ничего не может, а ты — партия, обком…
— КГБ! У нас в городе есть отделение. Самая сильная организация мира. Они должны помочь! — сказал директор и решительно взялся за трубку телефона.
Через полчаса в кабинете директора появился комитетчик. В Белоснежинске их всего было двое — средних лет майор и молодой капитан. Вообще, служба в таком глухом месте считалась ссылкой, и майор терпеливо отсиживал свое и мечтал о переводе в область. По слухам, да и по опыту совместных банкетов, майор любил заложить за воротник и обычно предпочитал делать это за чужой счет.
— Ну вот, а я бегом бежал, — думал у вас междусобойчик, — разочарованно оглядев пустой стол, с порога заявил комитетчик.
Директор завода, не жалея красок, обрисовал ситуацию.
— Ну, а мы здесь каким местом? — спросил майор. — Наше дело — шпионов ловить. Шпионы будут, тогда и обращайтесь. Нам в последнее время даже врагов народа запретили искать. Нет теперь у нас внутренних врагов, так как у нас в стране гласность и демократия.
Дело приним

ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ВВЕДИТЕ КОД
Как получить?